Блейк Крауч - Сосны. Город в Нигде

– Боже!

– С точки зрения логистики аберы создают массу проблем. Они куда более разумны, чем крупные приматы, и экспоненциально более агрессивны. За годы мы изловили горстку особей. Изучали их. Пытались наладить общение, но все попытки провалились. По скорости и силе они сравнимы со средним неандертальцем. Смертельно опасны уже особи весом в шестьдесят фунтов, а некоторые достигают двухсот. Вам повезло, что вы остались в живых.

– Так вот почему вы построили заборы вокруг Заплутавших Сосен.

– Мысль, что ты более не находишься на вершине пищевой цепочки, действует отрезвляюще. Время от времени какому-нибудь аберу удается прорваться внутрь, но подступы к городу охраняют датчики движения, а вся долина днем и ночью находится под наблюдением снайперов.

– Так почему же вы тогда просто не…

– Не сняли вас? – улыбнулся Дженкинс. – Сначала я хотел, чтобы так и сделали. Когда вы добрались до ущелья, мы знали, что в окрестностях шныряет шайка аберов. Вы были безоружны. К чему тратить боеприпасы?

– Но жители… они ни о чем этом не знают?

– Нет.

– И что же они думают?

– Они приходят в себя здесь после автокатастрофы, в точности как и вы, – разумеется, снова травмированные в надлежащих местах. В ходе нашей программы интеграции они приходят к пониманию, что исход отсюда невозможен. Кроме того, мы ввели правила и последствия, чтобы минимизировать осложнения, возникающие от того, что человек из тысяча девятьсот восемьдесят четвертого живет по соседству с кем-то из две тысячи пятнадцатого. Чтобы жители города процветали и плодились, они не знают, что кроме них никого не осталось. Они должны жить так, словно окружающий мир на своем месте.

– Но его нет. Так какой же смысл лгать? Почему бы, пробуждая их от анабиоза, не сказать просто: «Поздравляем! Вы единственные уцелевшие!»?

– С первой группой мы именно так и поступили. Мы только-только закончили отстраивать город, созвали всех в церковь и сказали: «Послушайте, дело вот в чем». И рассказали им все без утайки.

– И?

– В течение двух лет тридцать пять процентов совершили самоубийства. Еще двадцать процентов покинули город и погибли. Никто не женился. Никто не забеременел. Я потерял девяносто три человека, Итан. Я не могу – нет – человечество не может позволить себе утраты подобных масштабов. Во всяком случае, в такой момент, когда под угрозу поставлен весь вид, сократившийся до наших последних восьмисот одиннадцати душ. Я не говорю, что наш метод безупречен, но за все эти годы, перепробовав едва ли не все на свете, он зарекомендовал себя как наиболее эффективная система прироста населения из всех, к каким мы пришли.

– Но ведь они всегда будут задаваться вопросами, правда? О том, что там, вовне? О том, где они на самом деле?

– Некоторые действительно задумываются, но наш вид легко приспосабливается. Благодаря психологической обработке большинство, как добрые люди, приходят к согласию с окружением, пока у них остается еще хоть капелька надежды.

– Не верю, что они признают, что окружающий мир на своем месте, если вы не позволяете им видеть его.

– Верите ли вы в Бога, Итан?

– Нет.

– А многие верили. Принимали нормы нравственности. Создавали религии. Убивали во имя богов, которых никогда не видели и не слышали. Вы верите во Вселенную?

– Разумеется.

– А-а, так вы побывали в космосе! Видели далекие галактики собственными глазами?

– Логично.

– Заплутавшие Сосны – просто мир, съежившийся до размеров одного городка. Покинуть который невозможно. Страх и вера в неведомое действуют по-прежнему, только в меньших масштабах. Границами мира, из которого вы пришли, были космос и Бог. В Соснах же границами выступают скальные стены, защищающие город, и таинственное нечто в горах, сиречь я.

– Но вы не настоящий психиатр.

– Официального образования я не получил, но в городе играю такую роль. Я нашел, что располагать доверием жителей мне очень на руку. Держать руку на пульсе настроений населения. Ободрять людей в трудную минуту, в годину сомнений…

– Вы заставили людей убить Беверли.

– Да.

– И агента Эванса.

– Он сам меня на это толкнул.

– Вы заставили бы их убить и меня.

– Но вы ускользнули. Доказали, что даже более находчивы, чем я думал поначалу.

– Вы создали культ насилия.

– В этом нет ничего нового. Послушайте, когда насилие становится нормой, люди адаптируются к норме. Это ничуть не отличается от гладиаторских боев, швыряния христиан на растерзание львам или публичных повешений на старом Западе. Атмосфера самовластия – не такая уж плохая вещь.

– Но на самом деле эти люди – невольники.

– Свобода – надуманная концепция двадцатого столетия. Вы собираетесь, сидя здесь, твердить мне, что личная свобода превыше выживания нашего вида?

– Они могли бы принять решение об этом самостоятельно. Это хотя бы позволило им сохранить чувство собственного достоинства. Разве не это делает нас людьми?

– Не им это решать.

– А-а, значит, вам?

– Чувство собственного достоинства – концепция красивая, но что, если бы они сделали неправильный выбор? Как та первая группа. Если не останется биологического вида, способного хотя бы увековечить подобный идеал, то каков смысл?

– Почему вы не убили меня?

Пилчер улыбнулся, словно обрадовавшись, что Итан наконец затронул эту тему. И вытянул шею.

– Слышите?

– Что?

– Безмолвие.

Птицы притихли.

Опершись о колени, Пилчер не без труда поднялся на ноги.

Итан тоже встал.

Лес внезапно умолк.

Пилчер достал из-за пояса пистолет.

Отстегнув от пояса рацию, поднес ее к губам:

– Поуп, возвращайтесь, прием.

– Угу, прием.

– Где вы, прием?

– В двухстах метрах к северу. Все в порядке, прием?

– У меня такое чувство, что пора удирать в горы, прием.

– Вас понял. Иду. Конец связи.

Пилчер направился к поляне.

Вдали за спиной Итан услышал треск хвороста и шелест листвы под ногами Поупа и Пэм, поспешивших в их сторону.

– Для меня было немалым делом, Итан, отвезти вас сюда, за сто тридцать миль, к руинам Бойсе. Надеюсь, вы оцените этот жест. У нас была толика проблемных жителей за эти годы, но подобных вам – ни одного. Как по-вашему, что я ценю больше всего?

– Понятия не имею.

Итан уже увидел за дубами луг. Рыжие листья лениво спархивали с ветвей на землю.

– Контроль. В Соснах есть подпольный контингент, изображающий покладистость и умиротворение. Но втайне вынашивающий планы захватить власть. Назовем это… восстанием. Бунтом. Они хотят вырваться на свободу, распахнуть занавес, поменять ход вещей. Вы же понимаете, что это означает конец Сосен. Наш конец.