Юрий Рытхэу - Интерконтинентальный мост

— Ты его хорошо знаешь? — ласково спросила Мишель.

— Это Петр-Амая, сын чукотско-эскимосского литератора Ивана Теина, мэра Уэлена. Петр-Амая представляет с советской стороны редакционную коллегию книги о строительстве Интерконтинентального моста и практически является ее главным редактором… Это из-за него Френсис ушла от меня.

Видимо, выпитое уже начало действовать, и поэтому Перси говорил спокойно.

— Это существенно, — задумчиво произнесла Мишель. — Может быть, он заинтересуется твоими рисунками?

— Даже если он предложит миллион, я ему их не отдам!

— И правильно сделаешь, — ласково улыбнулась Мишель. — Кстати, вот контракт. Я его проверила и нашла вполне приемлемым.

Мишель вытащила из сумочки сложенный вдвое чуть желтоватый, дорогого сорта бумаги листок с убористым текстом и положила перед Перси.

— И кто же все-таки этот Роберт Люсин? — осторожно осведомился Перси. — Все так быстро происходит, что у меня голова кругом идет.

— Люсин — человек слова и дела, — спокойно ответила Мишель. — На него всегда можно положиться. Если ты ему понравился, он многое может для тебя сделать. Но самое главное — он представляет очень могущественные международные силы, скажу даже — более могущественные, чем иные отдельно взятые государства. Они выступают против коммунизма и распространения коммунистических идей… Они против таких международных акций, как строительство Интерконтинентального моста, — словом, они против всего того, против чего и ты, Перси.

— Неужто бог услышал мои молитвы? — с тихим изумлением произнес Перси.

— Бог не бог, — деловито сказала Мишель, — но это то, что именно тебе нужно. Поверь мне.

— Я верю, — ответил Перси, чувствуя удивительное просветление и спокойствие.

— А теперь можем посмотреть контракт, — предложила Мишель.

Пока Перси читал пункт за пунктом условия договора, Мишель критически оглядывала дешевый номер, который занимал Перси, пожалуй, даже слишком дешевый.

Договор возводил Перси Мылрока, жителя острова Кинг-Айленд, уроженца Иналика, в ранг специального художника-корреспондента газеты «Тихоокеанский вестник». Газета оплачивала все его транспортные и гостиничные расходы по первому классу, а также выделяла довольно значительный оклад сроком на два года. Кроме того, каждая публикация рисунков в газете отдельно оплачивалась по самым высшим расценкам.

— Прекрасные условия, — пробормотал Перси. — Вот только справлюсь ли я?

— Должна сказать, что, с точки зрения права, договор безупречен, поверь мне как юристу, — заверила Мишель. — А о твоих способностях убедительнейшим образом свидетельствует твой альбом. Роберт сказал, что готовых рисунков хватит на первых два-три месяца… Послушай, Перси, тебе надо сменить номер.

— Но я еще не подписал контракт.

— Подписать-то его одна секунда. Действие его начнется с того момента, как под документом появится подпись… Ну, смелей!

Перси взял электронную авторучку, чернила которой никогда не выцветали, и вдруг сказал:

— Страшно!

В ответ он услышал громкий смех. Мишель смеялась так, что на ее зеленых глазах выступили слезы.

Перси тоже начал смеяться.

В самом деле, что тут такого страшного?

— Послушай, Перси, ведь тебе даже не придется расставаться с твоим альбомом, — объяснила Мишель. — Рисунки будут передаваться по телесвязи в цвете, с точностью до самого слабого штриха или оттенка.

Перси взял ручку и поставил свою подпись.

Мишель осторожно взяла документ, словно он сразу обрел особую ценность, запечатлев на себе имя Перси Мылрока-младшего, и положила в сумочку.

— Есть у меня идея, о которой я даже Роберту Люсину не говорила…

Перси вопросительно посмотрел на Мишель.

— Ты потом можешь издать этот альбом отдельной книгой, — сказала Мишель. — Но это в будущем. А пока тебе надо поменять номер и распорядиться, чтобы вечером накрыли стол для торжественного ужина. Вот, Роберт велел передать.

— Это что такое?

Квадратная пластинка из легкого металла с вытисненными на ней цифрами и какими-то таинственными символами казалась талисманом.

— Это кредитная карточка для оплаты всех твоих расходов, — пояснила Мишель.

Переселяясь в просторный двухкомнатный номер, один из лучших в гостинице «Савой», Перси уже чувствовал себя другим человеком и даже дерзко мечтал о том, что придет время, и он будет жить в «Хилтоне», стоящем на берегу реки Танана, у подножия Университетского холма.

Глава пятая

Петр-Амая долго не мог опомниться от неожиданной встречи с Перси. Сначала он решил, что это другой человек и ему просто померещилось: в гостинице «Савой» жили главным образом эскимосы. Но взгляд, ненавистью горящие глаза живо воскресили ему последнюю встречу на острове Малый Диомид.

Закончив завтрак, Петр-Амая поднялся к себе, принял ледяной душ, чтобы успокоиться. Не исключено, что Перси Мылрок приехал в Фербенкс, чтобы увидеться с ним. Чтобы окончательно расквитаться. Петр-Амая не считал себя трусом, но от этих мыслей стало не по себе. Идя к стоянке автомашин, чтобы поехать к доктору Кристоферу Ноблесу, он невольно озирался вокруг.

Старый профессор жил на северном склоне Университетского холма. Сверившись по карте, Петр-Амая повел машину на главную улицу города, проехал мимо торгового центра, представляющего собой длинный ряд одноэтажных зданий со стоянкой для автомашин, пересек по мосту реку Танану и выбрался на шоссе. По уэленским меркам здесь уже было настоящее лето: цвели цветы, зеленые листья покрывали деревья, воздух был теплый и мягкий, с обилием незнакомых запахов, к которым Петр-Амая как настоящий северянин был особенно чувствителен.

За зелеными деревьями, высокими кустарниками прятались дома. Разнообразно окрашенные, высокие и низкие, они хорошо вписывались в пейзаж, являясь как бы частью этой мирной, расцветающей природы. Петр-Амая ехал и думал о том, как, должно быть, хорошо и спокойно жить здесь. Поселиться бы в одном из этих домиков. Но только на некоторое время. Однажды он уже пробовал жить среди такой же пышной природы. Когда-то, вместе с женой и дочерью. И дом был не хуже вот этих полускрытых за зелеными оградами покойных жилищ, полных теплого солнечного света, зеленых бликов, аромата цветов. Сначала было приятно. Петр-Амая чувствовал себя расслабленным, как будто растопленным избыточным солнечным светом. Каждое утро уходил он на озеро и сидел там до завтрака, ожидая солнечный восход над лесом… Потом затосковал по открытому пространству, широкому небу, ничем не закрытому горизонту. У озера он дышал свободно, легко, но стоило ему вернуться в дом, как начинал чувствовать стесненность в груди, словно кто-то положил на него невидимый груз. По ночам, просыпаясь в тишине, он вспоминал Уэлен, шелест крыльев пролетающих над старым селением птичьих стай. Он представлял себе берег, еще не ушедшие обломки льдин, стаи куличков, белых чаек и степенных бакланов на уэленской лагуне. И хлопоты на рассвете, когда охотники собирались в море, громкий скрип гальки под ногами несущих кожаную байдару… Наташа, наоборот, страдала от холода, вечно пасмурного неба над Беринговым проливом, зимних ураганных ветров. Она утверждала, что ей не хватает кислорода. В Уэлене она часто болела, иногда неделями не выходила из дома… Это была одна из причин, приведших к разрыву с женой.