Михаил Савеличев - Самурай

— Метро, — пояснила Вика вопросительно глядящему на нее Максиму, и тому пришлось очень осторожно сесть в лужу рядом с хлебающей из нее крысой, чтобы как-то заново обдумать собственную жизнь в свете (или тьме) открывающейся перед ним перспективы остаться здесь навсегда в поисках того, что давно превратилось в лживую легенду, в которой если и есть правда, то она погребена под сотнями тонн земли, затоплена водой, населена мутантами и дикарями, наглухо заминирована армейцами.

— В конце концов, — пожала плечами Вика, — это должно было произойти, нельзя же вечно находиться в передовиках, висеть на доске почета и вывозить Алмазный фонд, надо иногда и на помойках бывать, и метро поискать деньков десять и, не дай Бог, его найти, чтобы еще деньков двадцать в него нырять, хотя ходят какие-то очень странные слухи, которые она уже не раз слышала от очень разных и в своем роде очень надежных людей, утверждавших в одни голос, что…

Договорить она не успела, так как с горы наконец-то обрушился Павел Антонович, подхватил их под руки, очень удачно заехав Максиму по челюсти прикладом, и поволок в обход мусора через такое количество канав, луж, свай и столь густой лес ржавых арматур, что было просто удивительно, когда они осознали себя в полной целости и сохранности на берегу небольшого квадратного мраморного бассейна, огороженного с трех сторон невысокими бортиками, а с четвертой в глубь черной воды уходила широкая лестница, приглашавшая продолжить и далее свой путь.

Поверхность вод оспинами усеивали возникающие там и тут крохотные водоворотики, выбрасывающие наружу или наоборот уволакивающие вглубь мелкую деревянную стружку, куски размокшей бумаги и разноцветные мыльницы, с торчащими из них карандашами и изображавшие, надо полагать, военно-морской флот в период упадка, причем над самой большой мыльницей развивался грязноватый лоскут, обозначавший, надо полагать, флагманский корабль. Мыльницы величаво покачивались на волнах, крутились в водоворотах, порой с хлюпаньем погружаясь в воду, но их было так много, что исчезновению одной-двух можно было не придавать особого значения, и опять же, несмотря на их шевеление, они все покоились на своих местах, не сдвигаясь друг относительно друга, как будто, как настоящие корабли, выбросили в глубь вод свои якоря.

Иногда в закуток залетал ветер, но не мог погнать с места игрушечный флот, лишь креня некоторые особо неповоротливые посудины, заставляя их черпать потрескавшимися бортами черную воду, тем самым обретая еще большую неповоротливость, низкую осадку и угрюмую основательность, становясь удивительно похожими на настоящие брошенные на приколе баржи и танкеры.

Максим присел на мраморный бортик, нагнулся над водой и дотянулся до ближайшей мыльницы, кончиками пальцев зацепив ее за мачту, подхватив под внезапно обнаружившийся ниточный такелаж и вытащив самодельную игрушку к себе на берег. Игрушка оказалась не так проста, как виделось со стороны, — помимо такелажа у нее имелись сделанные из спичечных коробков палубные надстройки, жестяной винт, а пластмасса мыльницы, являющаяся корпусом, снаружи весьма правдоподобно выкрашена ржавой краской, придававшей кораблю потрясающую похожесть на портовые оригиналы, к тому же она была достаточно увесиста, так что Максим не очень понимал каким образом эта штука все-таки держится на воде.

Вика тоже перегнулась за бортик, так что Максиму пришлось поймать ее за ноги, чтобы она не перекувыркнулась, и принялась подгребать к себе воду, вызвав в луже небольшой шторм, от которого кораблики еще больше закачались, но с мест своих опять же сдвигаться не захотели, так что девушка смогла вытащить из бассейна только обрывок бумаги с полностью расплывшимися чернилами.

— Как ты это проинтерпретируешь? — поинтересовался Павел Антонович у Вики, с деланным интересом рассматривающей свою добычу, вертя бумажку так и сяк, смотря сквозь нее на скрывшуюся в облаках Луну, что, вообще-то, мало чем могло помочь, но Вика вытянув руку с зажатым обрывком и осветив его фонариком то ли прочитала, то ли просто сказала, что все ясно, и то, что они ищут, находится в порту, на корабле с уцелевшим флагом, что сейчас там слегка штормит и одну посудину даже выкинуло на берег, но они могут попросить патрульный катер, уж им-то в любом случае не откажут.

Спокойно выслушав весь этот бред, Павел Антонович покивал головой, видимо одобряя Викины измышления, но так как больше ничего лучшего никто не предлагал, то он сказал, что так тому и бывать, они все направляются в порт и действуют по обстановке.

Никакого иного мнения у Максима не было, он оставил игрушку на холодном мраморе и поплелся вслед за Павлом Антоновичем и Викой, надеясь, что дорогу до порта они знают и в конце концов выведут его с надоевшей помойки на более свежий воздух, покажут ему более ясные перспективы и не потребуют от него ничего более, кроме как следовать в их кильватере и, может быть, иногда постреливая в особо обнаглевших крыс. К тому же дорога изменилась к лучшему, словно кто-то за время их топтания около затопленного метро раздвинул мусорные холмы подальше друг от друга, засыпал канавы и ямы, рассыпал по тропинкам белый речной песок, приятно скрипящий под подошвами и создающий иллюзию близкого рассвета, внося свою лепту в освещение местности.

Но зато поднялся ветер, моросящий дождь шрапнелью врезался в лицо, растекаясь по коже противной холодной маской, капли воды повисали на ресницах, забирались в глаза, придавая окружающему миру подозрительную текучесть и хлипкость, отчего казалось, что стоит случайно тронуть попадающиеся по пути ржавые якоря, перевернутые корпуса моторных лодок, туши океанических яхт с обломанными килями и они все растекутся по картине безобразными кляксами, превращаясь во что-то еще более отвратное, как сгнившие моллюски на ржавых днищах, тем более, что запах был именно такой, соответствующий — в близкой воде нечто лежало и разлагалось, или, еще хуже, — росло и разлагалось, вновь и вновь все производя тяжелую, гнусную вонь, от которой хотелось убежать все на ту же свалку и забиться в наиболее ароматную кучу.

Максим понял, что с дождем бороться бесполезно, так как глаза уже ощутимо опухли от безрезультатных попыток уберечь их от воды, зрение не помогало ориентироваться, и он поплотнее надвинул очки, окончательно превратив мир в кромешную тьму, и ориентировался теперь только на слух, прекрасно улавливая сквозь шум дождя и вой ветра какофонию спотыкающихся, зацепляющихся и ругающихся под нос людей.

Он слегка растопырил руки, выпятил вбок локти и пошел теперь гораздо быстрее, готовый при малейшей зацепке остановиться, как опытный слепой, ощупать преграду, обогнуть ее, а в случае чего и ощупать внимательнее какую-нибудь противную лопасть от умершего много лет назад винта, в который он вскоре и врезался со всего маху грудной клеткой, потеряв на мгновение дыхание и обвиснув на нем, очень удобно положив голову в какую-то выемку и чувствуя, как винт убаюкивающе качается из стороны в сторону, наскрипывая колыбельную.