Виталий Полищук - Незримое, или Война в иномирье. Монасюк А. В.: Из хроник жизни – удивительной и многообразной. Книга вторая

Анатолий летел к Бейтсам. Гилмори захотел познакомить Анатолия со своими родственниками.

В свою очередь, настала пора «почистить» биополе Гила.

Процедура очистки биополя Бейтса не отличалась от предыдущей, при работе с Сото, Анатолий лишь порадовался про себя, что пока что в окружающем Бейтса Прапространстве ничего не менялось, Проматерия оставалась прежней, черные нити и пятна порчи уничтожались легко.

Теплота отношений внутри семьи Бейтсов поразила его. Монасюку понравился брат Гилмори, они славно поболтали вечером, пока Гилмори с племянником ездили по каким-то делам в город.

Что касается Саймона, то Анатолий с удовольствием принял его предложение отправиться поутру на рыбалку.

Честно говоря, когда еще затемно он, Саймон и Гилмори (Бейтс-младший не был любителем рыбной ловли) пришли на берег и перед Анатолием предстал береговой ландшафт, он даже не стал расчехлять удочку.

Он сел на береговой откос и стал ждать рассвет.

Когда-то, иного лет назад, он ездил каждое лето к своему родственнику-дяде в Казахстан. И почти каждое утро отправлялся на речку удить рыбу.

Он так же, как и сегодня, приходил затемно. Под пение комаров он расчехлял удочку, забрасывал ее. Поплавок еще не был виден. Анатолий садился на берег и наслаждался приближающимся рассветом.

Сначала начинало слегка алеть на востоке. Потом на фоне голубеющего неба начинали проступать вершины деревьев, и раздавались сначала один, потом второй, а потом третий голоса еще робко чирикающих птичек.

Комариный писк становился просто-напросто яростным – понимало комарье, что вот-вот наступит жара, а с нею придет и необходимость прятаться в тень.

Но до жары было далеко. Зато над горизонтом появлялись первые солнечные лучи, как-то сразу проявлялись поплавки на воде, и буквально через несколько минут, как только свет достигал неглубокого дна реки, начинался клев.

И время любования природой уступало место времени охоты – человек добывал себе в реке пищу…

– Дядя Анатоль! – перебил его воспоминания неслышно подошедший Саймон. – Вы не любите ловить рыбу?

– Люблю, Саймон, люблю, – Монасюк поднялся с земли, отряхнул одной рукой брюки на ягодицах, а другой потрепал парнишку по голове. – Просто я вспомнил множество таких вот рыбалок, и знаешь – мне стало стыдно. Я столько лет не видел своего дядю, а он ведь до последнего дня помогал мне.

– Так позвоните ему!

– Конечно, позвоню. Но просто я как-то забыл, что у каждого из нас есть обязанности перед близкими. И всегда нужно об этом помнить.

– Это да, – протянул в ответ Саймон, и Монасюк не понял на этот раз, что имел в виду мальчик.

Поймет он это потом, позже.

Если в семье Бейтсов отношения были теплыми и дружескими, то на другом конце планеты Тахиро Сото, обуреваемый странной ненавистью к еще недавно любимому дяде, готовил новое покушение. На этот раз он решил обставить все, как несчастный случай.

Он заказал личному повару Сейдзе Сото деликатес – крайне ядовитую рыбу, которую в Японии готовили только, если сдавали особый экзамен.

Но какая-то сила словно бы стояла на страже Сейдзе Сото.

Тахиро ухитрился капнуть яд, сделал так, чтобы блюдо с отравленной рыбой оказалось рядом с местом дяди, но в последний момент к Сейдзе Сото пришел гость – его корейский компаньон, который, конечно же, захотел попробовать экзотическое кушание, о котором много слышал. Сейдзе Сото с умилением наблюдал, как пробует рыбу его компаньон и друг.

И уже без умиления, с ужасом увидел, как тот почти сразу же после того, как поел, умер.

Тахиро был в отчаянии. Конечно же, на него подозрение не пало – был уволен повар.

Монасюк, вернувшись домой, засел в кабинете.

Он, разобравшись в разнице во времени, сделал несколько телефонных звонков.

Он позвонил дяде в Казахстан, узнал, как у того обстоят дела, и предложил любую помощь – деньгами, сельскохозяйственной техникой, даже – специалистами, если нужно.

Дядя сказал, что ничего не нужно – год урожайный, все есть, а вот повидаться бы ему с Анатолием хотелось.

Вот этого, то есть скорой встречи, Монасюк обещать не мог. Пока не мог.

В этом же духе прошел телефонный разговор с дочерью. Та тоже скучала, просила звонить почаще, а лучше – приехать. Очень соскучился Митя.

Впрочем, Анатолий уже дважды посылал внуку игрушки. Но это все – не то, говорила дочь.

Ей Монасюк сказал более откровенно, открытым текстом – пока он не выполнит важную работу, он приехать не сможет.

В заключение он намекнул дочери, что встретил одного человека…

И был рад тому, как искренне обрадовалась за него дочь.

С Джолианной он встретился при первой возможности. И буквально сразу же потащил ее по ювелирным магазинам.

Он был удивлен тому равнодушию, с каким она смотрела на драгоценности в витринах.

Потом почувствовал – что-то беспокоит ее. Не до блестящих цацек было ей – что-то более важное мучило молодую женщину.

И тогда он прямо спросил ее:

– Что случилось, милая? Я же вижу – что-то мучит тебя.

Но Джолианна, тряхнув головой, лишь отмахнулась от него.

– Все в порядке. Просто у меня на сегодня были другие планы. Я хочу познакомить тебя с моей дочерью, Анни-Лизой.

И потом, я у тебя была в гостях, а ты у меня – нет. Так что приглашаю тебя!

Когда они вышли из магазина, верный Николай сидел за рулем.

Выскочив, он открыл заднюю дверь, усадил под локоток Джолианну, завел машину и они поехали по центральным улицам города, потом, в соответствии с указаниями Джоли, свернули в тихий заросший деревьями переулок, и остановились у многоквартирного дома.

Квартира Джоли была на втором этаже.

Войдя в прихожую, Анатолий остановился на пороге, пока глаза привыкали к полумраку. Джолианна открыла дверь в комнату и сделала приглашающий жест рукой.

Монасюк зашел и остановился.

С дивана встала и сделала шаг ему навстречу девочка-подросток. Со слов Джоли, Анатолий знал, что Анни-Лизе – тринадцать, но выглядела она моложе. Худенькая, угловатая, она, тем не менее, была очень похожа на мать. Такие же темные глаза, густые, правда, коротко остриженные черные, как воронье крыло, волосы.

Своей хрупкостью она почему-то напоминала выпавшего из гнезда птенца, и поэтому вызывала желание защитить, пригреть ее. Анатолий Васильевич не удержался – шагнул навстречу, молча положил руки на хрупкие плечи, а потом прижал девочку к себе. Та уткнулась ему лицом в грудь.

Анатолий замер. Он ощущал не только тепло и доверие, которое передавалось ему, но также и боль, которая толчками шла откуда-то из глубины тела девочки. Монасюк физически чувствовал, как ребенку плохо, он принялся делать то, что пока еще делать ему не приходилось – стал выделять из себя частицы Проматерии и, проникая вглубь Анни-Лизы, гасить ею боль. Он гасил и гасил приступы, а те, что не успевал – забирал, втягивал в себя, и терпел, терпел, терпел…