Олег Измеров - Дети Империи.

– Мы же современные люди. К чему такие условности?

В памяти всплыло: «Виктор, вы не представляете, какие там квартиры шикарные…»

– А ведь верно. Человек не сегодня-завтра в космос шагнет. Почему бы нет?

– Добрый вечер, Василиса Степановна!

– Нина Игнатьевна, добрый вечер! – в коридоре дежурная консъержка подала Нинон ключи, и они прошли к решетчатым дверям лифта с кабинкой, облицованной деревом. Почему-то все это напомнило Виктору фильмы про старый Чикаго, и он ожидал увидеть в кабинке еще и лифтершу, но лифт оказался автоматическим и Нинон нажала большую черную кнопку четвертого этажа. Лифт начал спокойное восхождение в центре лестничной клетки, окрашенной в золотистый цвет.

На четвертом этаже на площадку выходило две двустворчатые двери. Нинон открыла левую и щелкнула выключателем. На потолке засиял круглый светильник с хрустальными подвесками. Вопреки ожиданиям, внутри он не увидел какой-то ну уж очень потрясающей роскоши, хотя все было комфортным и каким-то стильным. Из прихожей, размером чуть поменьше спальни в хрущевке вели три двери, по одной в каждой стене: в столовую, гостиную и небольшой коридорчик, из которого можно было попасть в ванную, на кухню и спальню. Возле кухни располагалась служебная комната прислуги, а из гостиной вели двери в кабинет и обратно в спальню. Стену и потолок наверху соединял изящный лепной бордюр; обои тепло-золотистых оттенков с рисунком, образовывавшим в прихожей строгую вертикальную полоску, создавали впечатление уюта.

– Раздевайтесь, проходите в гостиную. Сейчас чего-нибудь сообразим. Прислуга сегодня выходная…

– Ну что вы, Нина…

– Не «ну что вы», а проходите. Это моя квартира, в ней больше никто не живет, честная доля от государства за вырученную им валюту. У нас каждый может жить в такой, главное – суметь найти свою деловую идею. Что-то изобретете, или откроете, или найдете способ в разы перевыполнить норму, а доля от этого – ваша. Государству нужны деловые люди.

В гостиной, залитой светом семирожковой люстры, кроме дивана и кресел, Виктору бросилось в глаза огромное овальное сооружение из полированного дерева, напоминающее комод примерно метр шириной и чуть побольше высотой; огромный вырез с овальными сторонами и закругленными углами на передней стенке был обтянут радиотканью; посредине в углублении располагалась широкая шкала с крышками, под которой виднелись ручки и кнопки; Виктор вдруг понял, что это музыкальный центр. В углу стоял и телевизор в двадцать один дюйм на массивной тумбе с полированными ребрами акустической линзы. Нинон подошла к музцентру, щелкнула клавишей. Звуки «Our love» в исполнении бэнда Олега Лундстрема мягко затопили комнату и обволокли Виктора.

– Посидите, сейчас что-нибудь привезу.

«А действительно», – задумался Виктор. «Вот наградили ее, и после вечера она приходит одна в огромную пустую квартиру. Даже поговорить не с кем. Свихнуться можно.»

В гостиной непривычно чувствовалась даже не то что ее просторность, а какая-то незаставленность ее мебелью. Начиная с семидесятых, количество мебели в квартирах росло быстрее, чем метраж, люди стали использовать каждый сантиметр, окружающие плоскости заполнили стенки и полки, на шкафах поднялись антресоли и, наконец, начали обстраиваться иконостасами вместилищ одежды, белья и прочих вещей диваны. Здесь же на торцевых стенах глаз натыкался на открытое пространство обоев тех же золотистых оттенков, но с более сложным узором, образующим что-то вроде изящных вензелеподобных ромбиков, а две боковые стены представляли собой большие шкаф-перегородки из лакированного дуба. Среди этого простора, помимо радиоаппаруры, вольно расположились полированный сервант с гнутыми дверцами, обитый шелком диван с ностальгическими валиками, журнальный столик, несколько кресел и еще хватало места, чтобы гостям можно было танцевать.

Нинон вкатила в комнату столик на колесах, на котором стояла бутылка белого полусладкого столового вина, пара нешироких, чуть суженных кверху прозрачных бокалов, крабовый салат, заливная рыба и бутерброды с сыром. Она была в шелковом обтягивающем платье-футляре цвета кофе с молоком; глубокий вырез лифа окаймляла тонкая полоска меха.

– Продолжим торжество. Хорошо иметь электрохолодильник – все приготовил, положил…

Бутылка вина и бокалы вызвали в памяти у Виктора стойкие ассоциации со сценой в гостинице из «Бриллиантовой руки». Поэтому он не стал уподобляться Семен Семенычу, а взял инициативу в собственные руки – открыл вино, разлил по бокалам на три четверти и предложил один из них даме. «Если туда что-то и кинули, то пусть это будет гусарская рулетка».

– А вы становитесь решительным… За что же мы будем пить?

– За наше случайное знакомство!

– Вы всегда предлагаете то, от чего невозможно отказаться? – Нина отпила вина и отложила себе на тарелку крабов. – И не боитесь случайных знакомств?

– Знаете, я так долго жил правильной жизнью, что в ней пора делать какие-нибудь ошибки. А то коллектив не поймет.

Нина засмеялась.

Вино оказалось по вкусу похожим на Liebfraumilch, а заливная рыба оказалась судаком, и, если бы ее попробовал Рязанов, то, скорее всего в «Иронии судьбы» про подобное блюдо были бы абсолютно другие реплики.

Они опустошили бокалы; Виктор снова наполнил на три четверти.

– Виктор, а вы до революции жили в дворянской семье?

– Какой революции?.. А, понял. Нет, как-то ехал в поезде с официантом из московского ресторана, он всю дорогу рассказывал… Но я смотрю у вас тоже художественный вкус не только в живописи.

– Да это приходится в Москву ездить на приемы, связанные с продажей картин, там и переняла.

– Нина… а можно вам теперь задать личный вопрос?

– Почему я не замужем?

– Да. – Виктор не ожидал такой проницательности от дамы. – Вы молоды, очаровательны, у вас головокружительный успех, и мужчины должны просто пачками лежать у ваших ног и засыпать вашу комнату букетами цветов.

– Должны, – грустно вздохнула она. – Только некогда. С этой мастерской я пашу как шахтерская лошадь – все время надо идеи, идеи, идеи… Глаза закроешь – цветные пятна, линии… Сюда приходишь просто ничего не видеть и не слышать. За эту квартиру рассчитаться, родичам в Денисовке высылаю, чтобы дом новый поставили, потом осталось только машину взять и дачу, это такой домик загородный, чтобы ездить отдыхать, где-нибудь рядом с речкой, и все, жизнь устроена, и детям что останется. Это же все ненадолго, еще пять-шесть лет, и волна абстрактного стиля пройдет, поп-арт все удавит… тогда гнездо и наполним. А пока – мне двадцать семь и, как женщина, я чувствую себя как горячая и хорошо смазанная паровая машина, – она похлопала себя по бедру. – Слушайте, а давайте перейдем на «ты», а то ей-богу, чувствуешь себя как перед телекамерой…