Владимир Корчагин - Именем человечества

— Забота о нашем диске, Дима. Только там и можно сохранить его от всякой нечисти. Мудро поступил дядя Степан.

— Может быть, и мудро. Но отправляться сейчас в десятидневную экспедицию…

— Ты что, боишься не дойдешь?

— Я боюсь представить, как это воспримет шеф.

— Слушай, Дмитрий, он действительно такой крупный специалист, твой шеф, что именно его назначили руководителем группы?

— Как тебе сказать?.. Профессор! К тому же — положение, имя…

— Но чем он конкретно сможет помочь нам в научном смысле?

— А зачем нам какая-то научная помощь? Ты со своим диском сам десятка академиков стоишь. Главное — перед ним все двери открыты.

— А это зачем?

— Нет, ты положительно стал не от мира сего там, на этом звездолете! Да будь у тебя готовые чертежи, даже готовый действующий макет генератора, с тобой ни в одном КБ говорить не будут, пока не заручишься поддержкой такого вот Саакяна.

— Но ведь речь идет о судьбах всего человечества!

— О судьбах человечества сейчас многие не прочь поговорить. А надо еще доказать, что ты сможешь что-то сделать для этих судеб. И в доказательства эти поверят только тогда, когда их представят вместе с тобой опять-таки саакяны, хотя, честно говоря, для них, саакянов, судьба всей планеты не дороже, чем пуговица от собственных штанов. Ты вот из-за этих судеб чуть богу душу не отдал, а мой Рубен Саакович сегодня полчаса ворчал, что в местной гостинице для него номера с персональным унитазом не нашлось.

— Не может быть!

— Вот тебе и не может быть! И все-таки без него, Рубена Сааковича, мы не смогли бы даже теперешнюю командировку выбить.

— Хорошо, допустим. Но зачем еще эта… Алла Федоровна?

— Гм… Зачем Алла Федоровна? Ты вот захватил с собой полотенце, мыло, зубную щетку? Так профессор может позволить себе захватить и кое-что еще.

— Ну, знаешь!

— Да плюнь ты на все! Нашел о чем заботиться. Главное сейчас — убедить шефа в необходимости похода на Лысую Гриву.

— Так неужели он еще будет возражать?!

— А вот сейчас увидим.

— Вы в своем уме, молодые люди? — гремел Рубен Саакович, вытирая пот с розовеющей лысины и чисто выбритого холеного лица. — Три дня туда, три дня обратно! Значит, неделю выбросить из жизни? Дмитрий Андреевич, ты же, дорогой, говорил, что вся экспедиция займет дня три-четыре!

— Да, но… Кто мог подумать…

— Максим Владимирович, неужели туда, на эту вашу гриву, никакой транспорт не ходит?

— Какой же транспорт в тайге, Рубен Саакович? — возразил Максим. — Туда и дороги нет.

— Ну, хорошо, пусть нет. А вы что, не могли выяснить все это заранее, до того, как тащить сюда профессора?

— Я сам только сегодня узнал, что диск на Лысой Гриве. Здесь ничего нельзя было предусмотреть заранее. И мы же не приглашаем вас в этот утомительный поход. Вы подождете нас тут, в Вормалее.

— Хорошенькое дельце — подождать их тут! Прожить неделю в этом клоповнике! Нет и нет! И потом, это же смешно в конце концов! В наше время неделю тащиться пешком, когда всюду летают самолеты, вертолеты… Да, в самом деле, почему бы нам не затребовать вертолет? — он обвел глазами комнату. — Тьфу, никак не могу привыкнуть, что в номере нет телефона. Подождите, я спущусь к дежурному.

Максим махнул рукой и отошел к окну, Дмитрий сел на жесткий лоснящийся диван. Но уже через несколько минут Саакян вернулся в номер:

— Все в порядке! Завтра в одиннадцать будет вертолет. Правда, маленький. Поэтому летим лишь мы трое — он самодовольно потер руки. — Посмотрим наконец, что это за инопланетная вещица! И хотя, откровенно говоря, я не питаю особых надежд, но… Любопытно, конечно. До завтра, молодые люди.

— Ну, теперь ты понял, что значит Саакян и для чего он нужен? — толкнул Дмитрий Максима в бок, как только они вышли из номера.

— Понял. И все-таки не нравится мне твой Рубен Саакович.

— Нравится не нравится, а это сила. Бо-ольшая сила! Плохо разве, что диск уже завтра будет в наших руках? Лишняя неделя и для нас кое-что значит.

— Значит, конечно. Тогда так, Дима: скажи ребятам, что поход не состоится. Пусть продуктов закупят поменьше.

— Но все-таки закупят?

— В тайгу без припасов не ходят и не летают. И купи себе штормовочку, не помешает. А я добегу до Отрадного, попытаюсь разыскать тетку Тани. Вовка ведь у нее…

— Все сделаю, топай!

— Ну, бывай! — Максим вышел на улицу, но не успел пройти и нескольких метров, как его окликнули. Он обернулся — за ним от гостиницы бежала Алла Нестеренко.

— Максим Владимирович, вы в тайгу? Позвольте составить вам компанию. Здесь так мило…

— Нет, я в Отрадное, по делу, — поспешил возразить Максим.

— В Отрадное? Чудесно! Возьмите меня с собой. Там, говорят, шикарный магазин…

— Но я очень быстро хожу, Алла Федоровна, а дороги здесь, сами знаете…

— Я обижусь на вас, Максим Владимирович, — кокетливо улыбнулась Алла. — Уже второй раз вы даете понять, что видите во мне лишь какую-то кисейную барышню. Между тем у меня первый разряд по легкой атлетике.

— Ладно, пойдемте, — невольно рассмеялся Максим. — Вижу, вы далеко не кисейная барышня. Но идти придется действительно быстро, я спешу.

— Хорошо, хорошо. Боже, даже не верится, что иду с человеком, только что побывавшим совсем в ином мире! — заворковала Алла, подстраиваясь под его походку. — Скажите, Максим Владимирович, как же выглядят они, инопланетяне? Такие, как люди, или…

— Точно такие, как мы с вами, только значительно умнее, непосредственнее, честнее, свободнее от всяких предрассудков и условностей.

— А их наука, техника? Вы, наверное, такого насмотрелись!

— Посмотреть было что. Но наша наука тоже не стоит на месте. Дмитрий Андреевич, например…

— Фразер и негодяй! — не дала ему закончить Алла. — Не понимаю, что у вас может быть общего с этим непривлекательным во всех отношениях человеком?

— У нас общее дело, общая работа. И я не разделяю вашей оценки Зорина.

— Не разделяете? Боже, я могла бы рассказать о нем такое! Но не в моих правилах портить людям настроение. Хватит о нем! Продолжим лучше наш разговор, — Алла взяла Максима под руку. — Ну, наука, техника — понятно.

— А искусство? Как вы оцениваете их музыку, поэзию, книги вообще?

— Музыка у них замечательная. Вернее, это аромато-цветомузыка. Ее эмоциональное воздействие не поддается никакому описанию. Но слушают ее лишь в интимной обстановке, в кругу близких друзей. Публичных концертов там не бывает. А вот поэзии у них нет совсем. Нет и книг. Нет даже письменности. Они избрали иной путь хранения и передачи информации, значительно более совершенный.