Виталий Фролов - Цивилизация страуса

— Все не так просто и я не агент Смит, — сказал Борис. — Ты не в Матрице, ты в виртуальном мире. И кроме тебя, здесь больше никого нет.

— Шизофрения косила наши ряды, — вздохнул Гусев. — А ты тогда кто?

— Порождение твоего разума, по большей части. Именно ты придал мне такую форму.

— Видимо, мой разум не так уж изобретателен, — сказал Гусев. — А по меньшей части ты кто?

— До этого мы еще дойдем, — сказал Борис. — Обещаю, ты получишь ответы на все твои вопросы.

— Весьма сомнительно, но ты все же начинай излагать, — Гусев воспользовался блюдцем.

— Знаешь, в чем главная проблема крионики?

— Она чертовски дорогая.

— Я имею в виду техническую сторону вопроса, — сказал Борис. — Главная проблема, с которой сталкиваются криоинженеры, это смерть мозга от кислородного голодания. Человека, умершего от, скажем, инфаркта, можно заморозить, вырастить ему новое сердце, разморозить, провести операцию по пересадке, но в результате получится все равно овощ с отключенным сознанием. Идеальные условия для криозаморозки — это если пациент умирает в крио-клинике, а рядом стоят врачи и техники с готовым оборудованием, но в жизни, как ты сам понимаешь, такие условия встречаются нечасто. Люди в основном умирают совсем не так.

— Угу, — сказал Гусев.

— Сейчас эту проблему научились решать, — сказал Березкин. — Мозг можно стимулировать извне, налаживая разрушенные связи и восстанавливая нейронные сети. Это долгий, кропотливый и очень болезненный для человека процесс.

— Было бы странно, если бы это получалось быстро и легко, — согласился Гусев. — И что дальше?

— Сознание человека, подвергающегося этому процессу, начинает оживать задолго до его окончания, — сказал Березкин. — И тогда его помещают в искусственный мир, своего рода виртуальность, созданную лишь для него одного.

— Для каких целей?

— По большей части, для медицинских. В виртуальном мире пациент не испытывает боли, которую терпит его организм в реальности. Кроме того, проживая новую жизнь, мысля, получая новые ощущения, принимая решения и делая выбор, пациент положительно влияет на процесс восстановления, ускоряя его в разы. Ведь механизмы действуют все те же самые, что и в реальной жизни.

— Выходит, ты пытаешься мне намекнуть, что вокруг меня совсем не будущее?

— Нет, только твои представления о нем, — сказал Березкин. — Та же ложка, которую ты только что согнул. Откуда она? Правильно, из Матрицы. Ее бы здесь не было, если бы в своей настоящей жизни ты не смотрел этого фильма. Искусственную реальность формируешь ты сам, она берет образы из твоей памяти и твоего подсознания. Фильмы, которые ты когда-то смотрел, книги, которые ты когда-то читал. Она построена на твоих желаниях и на твоих страхах.

— Страхов тут явно больше, чем желаний, — сказал Гусев.

— Причем, ты сам уже можешь не помнить, что смотрел те или иные фильмы, а подсознание все равно подсунет их в виртуальность, — сказал Березкин. — Потому что подсознание не забывает. Оно хранит весь твой жизненный опыт и использует его…

— Стоп, — сказал Гусев. — Если весь этот мир замкнут на меня и состоит из вывертов моего мозга, кто тогда ты и откуда взялся? Если ты тоже часть меня, как же ты можешь рассказывать мне вещи, о которых я не знаю?

— Я — голос извне, вестник большого мира, — сказал Борис. — Форму ты придал мне сам, а содержание идет от медицинского консультанта, который подключился к твоей системе жизнеобеспечения. И да, меня на самом еле зовут Борис, только на самом деле я абсолютно на тебя не похож.

— Тогда почему же ты меня сначала в квартиру не пускал, консультант? Почему сразу все не сказал?

— Потому что сначала следовало установить контакт, — сказал Борис. — Поговорить на отвлеченные темы, и лишь потом, когда подвернется случай, рассказать правду. А уж когда ты ложки начал гнуть, я и понял, вот он, тот самый момент.

— А если бы не начал?

— Тогда бы я все равно рассказал, — сказал Борис. — Может быть, чуть позже. На пятнадцать минут или полчаса, или твой разум придал мне какую-то другую форму, и правду ты бы узнал от кого-то другого. От того же Макса, например.

— Я должен был узнать правду именно сегодня? — уточнил Гусев. — Почему?

— Потому что процесс восстановления подходит к концу, и тебе скоро надо будет просыпаться, — сказал Борис. — И мы увидимся с тобой уже в реальном мире, и тогда я действительно поздравлю тебя с началом твоей новой жизни.

— Мне что-то нужно делать? Как-то подготовиться? — спросил Гусев.

— Нет, делать ничего не нужно. Важно лишь одно — ты должен знать, что мир, который окружает тебя сейчас, на самом деле не существует и скоро закончится.

Гусев затушил окурок в пепельнице и тут же прикурил новую сигарету.

— Выходит, я все это придумал себе сам?

— Придумал или вспомнил. Тебе нужны доказательства?

— Хотелось бы.

Березкин дернул головой.

— Самое очевидное — это Черная Лотерея, — сказал он. — Вспомни «Седьмую жертву» Шекли или его же «Цивилизацию статуса», там тоже был похожий эпизод. «Бегущего человека» Кинга или одноименный фильм со Шварценеггером. Этот мир — лоскутное одеяло, которое сшил ты сам. Из того, что видел, читал или о чем думал.

— Довольно слабый аргумент, должен сказать, — заявил Гусев. — Фантасты написали столько всего, что, порывшись в груде книг, можно выудить пару-другую удачных прогнозов практически к любому пути развития. Если вдуматься, даже вот этот самый наш с тобой разговор тоже глубоко вторичен. Помнится, в другом фильме Шварценеггера его героя как раз убеждали, что он заблудился в собственных воспоминаниях и уговаривали сдаться врагу.[11]

— Я тебе не враг.

— Но и не друг, — сказал Гусев.

— Я хочу только облегчить твою адаптацию к новой жизни, — сказал Борис. — И она пройдет куда проще и безболезненнее, если ты поверишь в то, что сейчас тебя окружают иллюзии. Иначе тебе будет очень тяжело с ними расставаться.

— С иллюзиями вообще тяжело расставаться, — философски заметил Гусев. — Но по этому миру я скучать точно не буду.

— Хотя получилось у тебя любопытно.

— Ага, — сказал Гусев. — Получается, что эта чертова охота была всего лишь салочками, и я, как какой-то глупый пес, гонялся за собственным хвостом?

— Скорее, убегал от него.

— Но что-то могло мне повредить?

— Физически — нет.

— Я вообще могу умереть в этом мире?

— Если сам того захочешь. Это же твой мир.

— И что будет, если я умру?

— С миром? Он исчезнет.

— Со мной.