Юрий Петухов - САТАНИНСКОЕ ЗЕЛЬЕ (сборник)

— Но от тайги до британских морей

Красная армия всех сильней…

И спекся. Заглох.

Черный поглядел на Сергея как-то отечески, любя. Потом скосил глаз назад и проинструктировал:

— Как взмахну платочком, так и палите!

— Не боись, не промажем, — заверили его мутноглазые хором.

Винтовочные дула смотрели в лицо Сергею. Оставались секунды.

— Стойте! — жалобно попросил он, цепляясь пальцами в подоконник. — Стойте!

— Чего еще, юноша? — полюбопытствовал черный. И принялся протирать вынутой из кармана красной тряпочкой свои очочки.

— Последнее желание!

— Вот как?! — черный удивился, брови поползли вверх по морщинистому лбу.

— Мировым паразитам последних желаниев не дается, — зло выговорил крайний мутноглазый. — Мировых паразитов давят как клопов, на месте!

— Пора кончать! — брякнул средний.

— Ну почему же, — показал свою власть черный. — Давайте послушаем. Чего же, интересно, вы желаете, юноша, папироску, рюмочку водки и ложечку икорки, женщину?

Сергей надулся и выпалил:

— Я желаю в уборную!

— Чего?!

— Он говорит, в сортир хочет! — пояснил крайний.

Черный отмахнулся, наморщился.

— Странное у вас какое-то желание, — проговорил он в нос. — Я еще понимаю, если б, извиняюсь за выражение, сортир, стоял где-то на улице! Но как вы собираетесь бежать из этого, пардон, сортира?!

— Я не собираюсь бежать, — ответил Сергей, — брюхо чего-то скрутило. Боюсь, как бы конфузия не вышла — пальнете и…

— Как это все по-мещански, как по-расейски! — еще сильнее сморщился черный. — Брюхо! Дикость! Отсталость! Нет! Нет!! Тысячи раз я убеждал товарищей — рано, рано мы взялись за это дело! Совсем рано — народец не готов, народец убог, сир, дик, темен!!! Ему идеалы, а он — брюхо, понимаете ли!

— Шлепнуть, контру, и весь разговор! — присоветовал мутноглазый справа. — Или я его щас штыком продырявлю!

— Пулей сподручней, — покачал головой левый.

Черный коротко махнул рукой.

— Идите, идите, юноша! И постарайтесь нас не задерживать! — он достал из кармана часы-луковку на цепочке, щелкнул крышечкой. Потом горестно вздохнул: — Как трудно сохранять чистые руки среди всей этой грязи, дряни и швали!

Сергей зашел в туалет, прикрыл дверь. Судя по всему, палачи не боялись, что он убежит. Скрипнула молния на сумке. И бутылка выплыла наружу. Это было последним средством! Но… Одно «но» — Ира! Он уже дернулся— не оставлять же ее с этими убийцами, с этими подонками! Но потом спохватился — ведь это они, именно ОНИ! Те, о ком говорил зеленый! И пришли Они за Ним! Больше им никто не нужен!

Он сорвал пробку. И начал пить.

Первые глотки давались с трудом. Организм отвергал бормотень. Но потом пошло лучше. И все же, когда бутыль опустела, у Сергея глаза вылезали на лоб. Он весь вспотел, сбросил куртку прямо на унитаз. В голову шарахнуло, да еще как шарахнуло — он чуть не выронил бутылки. Все завертелось, закрутилось вокруг. Явилось огромное плотоядно ухмыляющееся лицо бородатого шамана. Шаман это хитро щурил глаза и все заглядывал Сергею чуть ли не в душу. Потом он вдруг прокартавил: «моодцом, батенька, моодцом! на пгавильном пути, товагищ!» И пропал. Сергей почувствовал, что вот-вот грохнется — никогда он еще не косел так с одной-то бутыли.

— Чегой-то он там прозаседался, — тревожно прозвучало извне. — Может, в дыру ускользнул?

— Ниче, — ответили бодрее, — я его из дыры етой штыком выковыряю! Не усклизнет, убивец!

Сергей вскинул бутыль вверх — она уже была полна. И присосался. Совсем неразборчиво до него донесся сиропный голос:

— Большое дело, товарищи, в перчатках не делают! Надо вынимать приговоренного.

— Ето верно, — заметил один из мутноглазых, — я сразу скумекал, что ен там по большому делу засел. А что перчаток на ем не было, его точно видал, врать не буду!

И они принялись колотить в дверь.

Сергею показалось, что он сейчас лопнет. Но именно в этот миг голова стала светлеть. Он глотнул еще трижды… и отвел бутыль-генератор, поставил на крышку унитаза.

— Отворяй, зараза!

— Да-с, юноша, ваше последнее желание что-то затянулось!

— На штыки брать надо!!!

Бутыль-генератор вспыхнула, рассыпая мириады искр, хрустальные соты высветили иные миры, притягивая к себе, маня.

— Выходь, сучара золотопогонная!

— Сейчас, — откликнулся Сергей, — только штаны подтяну!

Сияние залило весь туалет, стены пропали, пол ушел вниз, потолок умчался под облака. Сергей приготовился к неожиданному — вот сейчас высунется лапа, или вопьется в мясо гарпун, или захлестнет цепями… Но ничего такого не произошло.

— Не сработала! — прошипел он и приготовился смачно выругаться.

Но в это время из мрачной сердцевины бутыли-генератора выпучилась тяжелая маслянистая струя, медленно потекла вниз, ударило в нос страшным бормотушным запахом, и не запахом даже, а кошмарной вонью. Струя падала далеко, туда, куда провалился кафельный пол… и оттуда, оттуда поднималось вверх целое море маслянистой жижи, бурлило, вздымалось, ползло. Сергей забрался с ногами на унитаз, на крышку, спихнул бутыль в жижу.

— Надо стрелять! — пропел черный за дверью.

— Стрельнем! — отозвался один из мутноглазых.

Пуля пробила дверь, потом бачок — и из бачка ударила еще одна струя, не менее вонючая и маслянистая. Черная жижа добралась до коленей Сергея, до груди, коснулась подбородка. Он подпрыгнул, пытаясь ухватиться за лампочку. Но сорвался, соскользнул с крышки, ушел с головой в бормотушную жидкость, начал захлебываться, рваться вверх… но чем сильнее он бился, тем сильнее его засасывало в беспросветную жуткую пучину, тем больше жижи проникало в легкие и тем меньше оставалось надежды.

Обезумев от страха, от удушия, от ощущения приближающейся смерти, он рвал на себе рубаху, засовывал пальцы в рот, оттягивал нижнюю челюсть, будто это она мешала вздохнуть, царапал ногтями лицо… кричал, кричал, кричал! Но ни звука не вырывалось из его горла.

Наваждение последнее

Сколь, веревочка, ни вейся,

А совьешься ты в петлю!

Дед Кулеха не спал восьмые сутки кряду. Изнемог, изболелся вконец сердцем, намучился… но умирать ему не хотелось. Другой бы в кромешной тьме, зловонной мокряди, смраде давно бы сбился со счету, потерял бы временную нить и сам потерялся. Но дед Кулеха упорно считал часы и минутки, отмеривал срок. Хотя какой там срок! Срока никто не определял. Одно было ясно — расстреливать приводили по ночам. Вот уже восемь партий на тот свет спровадили. А стало быть прошло восемь суток.