Млечный Путь, 21 век, No 1(46), 2024 - Кирилл Николаевич Берендеев
- Ты же знаешь, любимая, что между мужем и женой должна быть физическая близость?
Любочке в этот момент захотелось почему-то стать птицей, взлететь над мужем и с нежностью опуститься ему на плечо. А Блок, не дожидаясь, пока она что-то скажет в ответ, произнес: "Так вот, запомни раз и навсегда: у нас этой самой "близости" не будет никогда".
Он выплеснул эти слова на нее с какой-то быстротой, словно сам убоявшись их.
- Ты что, меня не любишь? - Любочка со страхом посмотрела на своего Сашу.
- Нет-нет, дело совсем не в этом! - поспешно проговорил тот. - Я любил и люблю тебя больше всех на свете. Но пойми, настоящая любовь - это совсем другое, чем ты представляешь. Как я могу верить в тебя, как в свою Прекрасную даму, верить, что между нами лишь светлые чувства, если мы уподобимся обычным телесным отношениям? В этом случае гаснет подлинная божья искра. Ты понимаешь меня?
Нет, Любочка совсем ничего не понимала. Какая божья искра? Есть два человека, и между ними бездонный мир любви, страсти, объятий. Разве человечество выдумало что-то еще? Господи, о чем говорит ее Саша!
- Я все равно буду со временем уходить от тебя к другим, и ты будешь. А я никогда не стану тебя сдерживать. Но прошу лишь об одном сейчас: доверять друг другу в чувствах. Доверять тогда, когда, казалось бы, все против. Это и несет в себе подлинную гармонию между людьми.
Он вновь поцеловал Любочку и решительно вышел из комнаты. А она осталась одна. Ей показалось в это мгновенье, что над ней нависла не только внешняя пустота, но и пустота потаенная, до поры до времени запрятанная в ее душе, а сейчас вдруг неистово выпорхнувшая наружу, уничтожая на своем пути надежды - все до единой, - которые жили в ней, устремленные в будущее, а сейчас вдруг разом замерли, сникли, испарились, не оставив ничего на белом свете.
Последние слова Блока безостановочно стучали у нее в ушах. Как можно оставаться верным, если в любой момент грозит расставание?! Как? Боже, за что ей такая участь...
Ей показалось что-то невообразимо страшное в том, что раскрылось сейчас перед ней. Где, на каком отрезке последнего года упустила она для себя что-то важное, не доглядела, не договорила с Блоком о предстоящей для них обоих жизни? А может... Может, просто не пыталась остановить своего Сашу, возвратить на землю от фонтанирующей в его сознании игры в возвышенную любовь. Ну, как же не пыталась, - говорила она сейчас себе, - разве я не возражала ему, когда он обращался ко мне на привычном для себя языке. Как это было у него? "Ты моя всеядная нежность, надежда, жизнь, без которой я останусь никем...".
Она тотчас поймала себя на мысли, что, несмотря на высокопарность этих слов, все же верила им - восторженно, трепетно. Как верят не желающие разочаровываться в близком человеке. "Господи, какая же я была дурочка, - подумала Любочка. - Какая несносная ду-роч-ка".
Озвучив это для себя, она вдруг припомнила блоковское письмо, адресованное ей еще давненько - в ноябре 1902 года. Его текст осел в ее памяти как-то легко, непринужденно, будто ему суждено было родиться в ней. И сейчас эти строчки снова всплыли в ее сознании:
"Ты - мое солнце, мое небо, мое Блаженство. Я не могу без тебя жить ни здесь, ни там. Ты первая моя тайна и последняя моя надежда. Моя жизнь вся без изъятий принадлежит тебе с начала и до конца..."
И после таких строк - возможно ли то, что она услышала минуту назад?
В это мгновенье словно черт выскочил из ее души, а сознание как-то разом прояснилось. Так почему же невозможно будущее расставание между ними? С его-то властью над женщинами.
Саша и сам рассказывал ей о том, как за несколько лет до их знакомства он влюбился в другую женщину. Ее звали Ксения Садовская. Они познакомились на немецком курорте, и та была вдвое старше Блока. А он писал ей, замужней женщине. Любочка совершенно неожиданно для себя даже вспомнила сейчас эти строки, однажды продекламированные Сашей:
"В такую ночь успел узнать я
При звуках ночи и весны
Прекрасной женщины объятья
В лучах безжизненной луны".
Любочка тотчас пронзили интонации, с которыми Блок читал это стихотворение. По его лицу сквозила улыбка, но не лучезарно-добрая, а какая-то едкая, саркастическая даже. А потом Саша озвучил, что ей, Любочке, не стоит волноваться, что все его прежние отношения в прошлом, что сегодня для него есть только она.
Но разве не говорила ей когда-то мама, что в мужских словах нельзя растворяться, если ты хочешь сохранить свое счастье... А когда увидела Блока, вновь заметила ей: "Будь осторожна с ним. Он начнет играть с тобой, как кошка с мышкой".
Господи, как же она была права!
Любочка неистово терзала себя, ее бросало то в холод, то в жар. Перед ее глазами вдруг появилось яркое зарево, приближавшееся к ней стремительно и одним своим появлением вводившее Любочку в какое-то безумное состояние. Пламя с каждым мгновеньем ширилось, становилось всеохватным, вовлекая ее теперь в свой неистовый танец. А она, ведомая им, уходила в какой-то неистовый пляс - словно полоумная. И вдруг все - словно провалилась в какую-то бездну.
Вызванный утром следующего дня уездный доктор сообщил, что у больной, верно, дал себя знать нервный срыв. "Привычное дело, - спокойно добавил он. - Переволновалась, не иначе-с". И доктор по-доброму взглянул на Любочку.
Та промолчала.
IV
От внезапно нагрянувшего недуга Любочка оправилась скоро. Правда, она еще долго сердилась на себя за то, что дала окружающим повод усомниться в своем здоровье. И особенно Саше. Ей негоже более проявлять такую слабость в его присутствии, говорила Любочка себе, разве она достойная жена после этого? Да и можно ли даже в мыслях допустить, чтобы ее Саша - сама искренность - разочаровался в ней?
Она с удивлением внимала своим мыслям. Как, разве случившееся совсем недавно не должно заставить ее внутренне отстраниться от Блока, пусть даже не подавая вида и избавив себя тем самым от людских пересудов. Зачем же тогда она строит на него какие-то виды... Боже, до чего она смешна в собственных глазах! Но почему тогда ее вновь неистребимо тянет к Блоку - настолько, что она готова забыть
