Алексей Корепанов - Время Черной Луны

- А пошел ты! - огрызнулся я, пригладил тяжелым, но гибким языком растрепанные перья и гордо вскинул роговой гребень. - Мне никогда не хватит...

Дверь открылась, щелкнул выключатель - и вспыхнула вокруг темнота, проливаясь на кладбище старых отживших вещей, понятий и представлений. Взбивая копытами слежавшуюся пыль времен, я, как в детстве, понесся вниз по склону, не разбирая дороги, и с разгона ворвался в приклеенный к небу Пояс Ориона. Тяжело, с надрывом, дышали за спиной, четкий удар разрубил мое оледеневшее тело, и искусный мастер ловко и быстро сделал что-то с моим сердцем...

- С прибытием, дядя. - Сонный собакопаук зевнул с подвизгиваньем, клацнул семью челюстями и зябко поежился. - Сливай воду, приплыли.

- Куда приплыли? - озираясь, спросил я.

Сошедшая с картины прислонила меч к ограде и улыбнулась мне:

- Куда?.. Почему?.. Где?.. Есть ведь и что-то другое, согласись. - Ее улыбка окаменела, стала мрамором. - Не лучше ли постоянно быть в пути, чем...

Я погладил белый мрамор ее улыбки, я прикоснулся к сиреневым прожилкам на ее виске. Я всем телом прильнул к ней. Я поднял голову...

Чуть приглушившие свой свет шары как ни в чем не бывало продолжали висеть под плоскостью неба, будто бы не они только что (или вчера? или вечность тому назад?) проливались золотым дождем, устремляясь к распростершейся в ожидании Данае (или ни при чем здесь Даная, а было что-то совсем другое?..) Кубические строения застыли все теми же рядами, как надгробия на военных кладбищах, а ведь прикидывались Вавилонскими башнями, глазами Снежной Королевы прикидывались они, вовлекая меня в морок калейдоскопных видений... Тело мое прижималось к нижней плоскости этого мира, плоскости, в которую превратилась библейская давняя спутница моя, сошедшая с картины.

Я лежал напротив странного сооружения, чем-то, безусловно, похожего на кубические строения, но, в то же время, разительно отличающегося от них. Это было нестандартное сооружение. Оно было высоким; оно было каким-то перекошенным, и привычные строгие вертикали стен вдруг то там, то тут вздувались пузырями, прогибались, шли хаотичными волнами, словно издеваясь над чопорностью прямых линий. Бело-сиреневая однородность стен то и дело нарушалась пятнами разных цветов, и в пятнах этих при желании можно было увидеть то голову бегемота, то профиль василиска, то очертания кафе "Восток" на углу Миллионной и Смоленской... У сооружения была крыша, местами выступающая, а местами провисающая над стенами, и венчало эту покатую крышу некое подобие башенки, словно нарисованной рукой неумелого трехлетнего ребенка. Сбоку лепился к стене решетчатый, довольно абстрактного вида балкон, на котором вряд ли можно было бы устоять, не держась за перила. Три разной высоты ступеньки вели к двустворчатой двери, закрытой на массивный засов; такими засовами запирали, наверное, ворота средневековых замков (или там были бревна?)

И все-таки в сооружении проступали контуры здешних кубических строений; оно, несомненно, было одним из них, только деформированным, преображенным; можно было подумать, что несмышленый сынишка какого-нибудь здешнего великана решил поиграть кубиками-строениями, и долго мял такой кубик, а потом удовлетворенно положил на место, придав ему форму, соответствующую его детским представлениям о гармонии.

Я боялся поверить своим глазам. Я боялся, что странное здание окажется всего лишь фантомом, всего лишь одной из зыбких фигур в той стране миражей, где только что довелось мне побывать... Или я до сих пор нахожусь там?..

Осторожно, стараясь не сделать ни одного лишнего движения, я поднялся и, крадучись, подошел к зданию. Затаив дыхание, дотронулся до стены - она была твердой и, кажется, не собиралась исчезать. Я обошел здание вокруг, я ощупал его, как слепой, - и обессиленно присел на ступени.

Здание было вполне реальным. В том смысле, в каком было реально все в моих странствиях.

И диковинный его вид мог объясняться только одним: в здании находился человек. Только человек, соединяющий в себе все миры и сферы бытия и духа, являющий собой сплав упорядоченности и хаоса, мог преобразить своим присутствием геометрически правильное сооружение, невольно придав ему сходство с собственной глубинной сущностью: упорядоченность - хаос; необходимость - случайность; покорность - бунтарство; следование догмам - творчество... И никакой Хруфр вкупе со всеми остальными сотрудниками не в силах был воспрепятствовать этому!

Облик дома выдавал присутствие человека, а засов на дверях говорил о том, что этого человека держат взаперти.

Вне всякого сомнения, дом был одним из воплощений Одинокого Замка, и в доме ждала меня Илонлли...

Нужно было собраться с силами, прежде чем отодвинуть засов - в доме меня могли подстерегать любые неожиданности, а рассчитывать приходилось только на себя: откуда-то вдруг появилась у меня твердая уверенность в том, что примени я здесь свое оружие - и весь этот мир исчезнет навсегда. Вместе с Илонлли...

21.

Я собирался с силами, сидя под дверью, и внезапно почувствовал голод. Это сколько же я пробыл в мире фантомов, созданном ограниченностью внешних раздражителей, если опять захотел есть?

Пришлось на время отложить вторжение в Одинокий Замок и отправиться к ближайшему хрустальному дереву.

Подкрепившись если не духовно, так телесно, я поднялся по ступеням и не без труда отодвинул тяжелый засов. Потянул на себя створку двери и переступил порог, приготовившись сражаться за Илонлли.

Но сражаться пока было не с кем. Передо мной оказалось просторное пустое помещение с острыми выступами и глубокими нишами; на стенах располагались большие абстрактные (по-моему) картины в солидных рамах под бронзу. Две лестницы, справа и слева от входа, вели на второй этаж, на украшенную не совсем ровными колоннами галерею; в глубине галереи виднелись верхние части нескольких перекошенных коричневых дверей. Пол в зале был паркетный, кремового цвета, стены были под стать паркету, а с зеркального потолка свисала включенная люстра, достойная украшать зрительный зал какого-нибудь средней руки районного Дома культуры.

За моей спиной раздался негромкий звук, я отскочил в сторону и обернулся - и обнаружил, что это закрылась входная дверь. Убедившись в том, что она не заперта и выглянув наружу, где продолжали тускнеть поднебесные шары, я медленно направился к левой от меня лестнице, негромко позвав:

- Илонлли!

Голос мой прозвучал на удивление тихо, словно стены поглощали звук, как в учрежденческом машбюро. Никто не отозвался на мой зов, но что-то в помещении изменилось. Я остановился и осмотрелся, стараясь определить, в чем заключаются эти изменения, - и понял: ломаные линии и разноцветные фигуры на картинах пришли в движение, они наливались яркими красками, приобретали объем, трансформируясь в нечто одинаковое и определенное...