Джон Браннер - Квадраты шахматного города

Вторым влиятельным лицом, поддержавшим Колдуэлла, был его шеф, министр здравоохранения доктор Руис. Руис долгое время хранил молчание, боясь, вероятно, снова навлечь на себя обвинения в смерти первой жены Вадоса. Кроме того, после разоблачений Люкаса прекратились всякие официальные выступления по поводу того, что Сигейрас укрывал преступника. Видимо, это и не понравилось Руису, и теперь он с удвоенной энергией включился в борьбу, повторяя все то, что заявлял на суде в своих ответах Толстяку Брауну. Поверив его словам, можно было лишь удивляться, что обитатели трущоб Сигейраса до сих пор живы.

Сам факт, что за дело принялись сразу три такие фигуры, как Колдуэлл, Руис и епископ, предвещал, что число сторонников сноса трущоб возрастет.

Сам же я относился к происходящему весьма сдержанно. Именно это я и попытался втолковать корреспонденту из журнала «Автодороги», который специально прилетел из Нью-Йорка, чтобы собрать материал для статьи о моем новом проекте. Я пригласил его в бар, угостил виски и изложил все в весьма неприглядном свете. Когда я закончил, он сочувственно посмотрел на меня и взволнованно, но уже заплетающимся языком проговорил:

– Черт, ну и в переделку вы попали.

Затем он улетел обратно в Нью-Йорк, отказавшись от мысли писать статью.

Где-то в душе я ожидал, что Сигейрас в свою очередь обрушится на Руиса. Но его кто-то отговорил. На стороне Сигейраса были Домингес и генерал Молинас, который по-прежнему отказывался бросить войска против бедняков. Это обеспечило Сигейрасу передышку, и он через прессу пригласил полдюжины врачей посетить его трущобы, дабы воочию убедиться в том, что они не являются рассадником инфекции.

– Если эти люди больны, – заявил он, – почему же тогда от них никто не заразился?

Врачи выявили то же, что видел и я сам, – рахит, авитаминоз, а также кожные заболевания, вызываемые жалкими условиями существования. Однако в конечном счете о трущобах Сигейраса перестали говорить не из-за медицинского заключения. Недвусмысленное указание поступило от самого Вадоса. Как выяснилось, одной из главных достопримечательностей Сьюдад-де-Вадоса был самый низкий уровень смертности по сравнению с другими городами Латинской Америки. Опасались, что обвинения Руиса, как и недавние волнения, могут неблагоприятно сказаться на притоке в страну туристов.

Тогда же профессор Кортес был назначен исполняющим обязанности министра информации и связи. Интересно, с легким ли сердцем Вадос назначал Кортеса вместо Алехандро Майора? Однако он был самой подходящей кандидатурой, да и правительственная пропаганда была теперь вне конкуренции – ведь «Тьемпо» больше не существовала.

Именно, вне конкуренции. Правда, время от времени стали появляться неофициальные информационные бюллетени, которые тут же запрещались властями, однако на следующий день появлялись снова, но под другими названиями. Казалось, смирившись с судьбой «Тьемпо», ни на что большее, кроме этих бюллетеней, народная партия уже не рассчитывала.

Однако вскоре стали раздаваться возмущенные голоса в защиту Христофоро Мендосы и требования снять арест с газеты.

Этим же вопросам уделялось внимание и в бюллетенях. Кроме того, много говорилось в них и о бездействии О’Рурка – обнаружение преступников, которые совершили поджог телецентра, сняло бы с народной партии обвинение в ответственности за этот акт.

Меня удивляло, насколько живучими оказались эти бюллетени. Они издавались и распространялись подпольно, причем один такой бюллетень мог ходить по рукам в течение недели, и не только среди бывших читателей «Тьемпо», их охотно расхватывали и те, кто выступал за возобновление телепередач.

У меня на сей счет были свои соображения. Я не встречал Марию Посадор с того вечера, когда она ужинала с О’Рурком. А ведь именно она всегда утверждала, что существование оппозиционной прессы в Сьюдад-де-Вадосе необходимо поддерживать любой ценой. Вероятно, Вадос преждевременно надеялся, что она будет доставлять ему меньше хлопот, если будет жить в Агуасуле, а не за его пределами.

Мануэль держал у себя под стойкой бара подборку бюллетеней для своих клиентов. Я просматривал один из номеров, который назывался «Вертад» и до того не попадался мне на глаза. Мое внимание привлекла заметка, где говорилось о том, что шеф полиции О’Рурк согласовал с генералом Молинасом вопрос о снесении трущоб и что мой пресловутый план о перестройке площадки под центральной монорельсовой станцией был для правительства лишь предлогом, чтобы избавиться от Сигейраса.

Конечно, дело обстояло именно так. Но больше всего меня потрясли слова, которые заметка приписывала О’Рурку: «И если они действительно реализуют свой план, то мы сможем вышвырнуть из нашей страны Хаклюта и вдогонку ему его проекты».

26

При сносе башни, старой заводской трубы или высокой стены бывает такой момент, когда кажется, что громадная махина, весящая сотню тонн, как бы плывет по воздуху. Это длится лишь какую-то долю секунды, но наблюдателям кажется, что гораздо дольше, а все вокруг как бы тоже замирает, ожидая неизбежной развязки.

Теперь такой развязки ждал я. Хуже того, судя по всему, я находился именно там, куда махина должна рухнуть.

Я сложил бюллетень так, чтобы статья об О’Рурке оказалась сверху, и позвал Мануэля. Он подошел ко мне. Вид у него был озабоченный.

– Вы читали это, Мануэль? – спросил я, указывая на статью.

Он вздохнул.

– Да, сеньор. Я думал, что вы уже видели ее.

– Нет, не видел… Как вы к этому относитесь? Что вы сами думаете о моей работе здесь?

Сначала мне показалось, что он не хочет мне отвечать. Я почувствовал, как раздраженно и резко прозвучал мои собственный голос:

– Не тяните, Мануэль. Скажите, что вы думаете.

– У меня нет своего мнения, сеньор Хаклют, – неохотно отозвался он. – У меня неплохая работа. Мне, считайте, повезло. Раньше я работал в маленьком отеле в Пуэрто-Хоакине, а теперь сами видите… И все же мне кажется, что есть и такие, кто пострадал от города, поэтому легко понять, почему они считают иначе.

– А каким образом шеф полиции вдруг оказался среди тех, кто считает иначе?

Мануэль наклонился вперед, оперевшись локтями о стойку, и доверительно зашептал:

– Некоторые, и я в том числе, знают высший свет. Я видел многих богачей и знаменитостей и здесь, и еще в Пуэрто-Хоакине, когда меня приглашали обслуживать большие приемы. Еще вчера человек бродил по Сан-Франциско или Токио, а сегодня я угощаю его в Агуасуле. Мне это нравится. И меня может считать другом каждый, кто приходит ко мне в бар. Но есть еще и те, кто заявляют: «Это все наше, и не надо ничего менять». Такие люди отличаются друг от друга так же, как президент, которого я, кстати, тоже обслуживал, и сеньор Диас. Вот вам мое мнение. Но ведь я всего лишь бармен.