Ант Скаландис - Катализ

Мы с Ленкой еще не встали, когда вошел Альтер и следом за ним Алена.

– Ну, и как это все понимать? – Альтер, как всегда пытался взять быка за рога.

– Полагаю, что отныне, – сказал я, – мы сможем обходиться без сна.

– Блеск! – высказался Альтер.

– Кошмар, – возразила Алена.

– Отсутствие необходимости еще не означает отсутствие возможности, – философски заметил я.

– Поживем – увидим, – бодро сказала Ленка. – Пошли купаться.

– Купаться? – удивился Альтер. – А что, отличная идея!

Купаться решили в бассейне. Зачем идти по ночному лесу к реке и осложнять жизнь нашей охране? Да и вода в бассейне потеплее.

Однако нагрев оказался отключен, и, когда Ленка, раздевшись первой, прыгнула в воду и черное зеркало с белым светящимся кругом луны посередине разлетелось в мелкие сверкающие дребезги, над бассейном раздался визг. Конечно, холодной мы не боялись, конечно, простуда нам не грозила – хоть спи в проруби, – но ощущения при погружении в ледяную купель раннего октября были у нас в ту пору точно такие же, как у любого обычного человека.

Барахтанье в бассейне настраивало на озорной лад, и, выбравшись из воды, мы с Альтером дружно крикнули:

– Ва-ся!

– Меня зовут Леван, – с легким акцентом сказали из темноты.

– Поди сюда, Леван.

От ближайшего дерева отделился силуэт Васиного дублера и медленно двинулся в нашу сторону. Голые и мокрые, мы стояли возле самого края бассейна.

Васины уроки не прошли даром. Разумеется, не обошлось без нескольких пренеприятных тычков в нервные центры, но все-таки мы его одолели. Вероятнее всего потому, что он ждал чего-то совсем другого: ударов, обезоруживания, выкручивания рук. А мы просто спихнули его в воду, и Ленка с Аленой, мигом включившись в игру, подплыли к Левану и, хихикая, изобразили сцену соблазнения русалками тонущего моряка. Леван смешно отбивался.

– Эх, жаль, фотокамеры нету! – вырвалось у меня.

И почти в тот же момент яркая вспышка осветила возню в бассейне – это товарищ Левана, прибежавший было на помощь, не терял времени зря. (На следующий день фоторепортаж о нашем веселом купании имел большой успех у всего Пансионата.)

А когда мы вернулись в номер, мечтая о кружке доброго грога и горячем омлете, Альтер, шедший первым, вдруг остановился на пороге и, сделав знак рукой, задержал нас…

За два дня до описываемых событий в меня и Ленку, ни разу не попав, стрелял помутившийся рассудком сотрудник охраны, и мы были теперь пуганые. Угрюмый еще не знал, справится ли наш организм с пулей, угодившей, скажем, в мозг, и от экспериментов таких до поры воздержался.

И вот теперь был просто страх, абстрактный страх, передавшийся мне через прикосновение пальцев Альтера, а уже потом я разглядел слабые рыжие сполохи на стенах комнаты. Неужели поджог?

Все оказалось гораздо проще. И гораздо страшнее.

На журнальном столике стояла свеча. В кресле сидел Угрюмый.

– Садитесь, дети мои, – сказал.

– И покайтесь, – подхватил Альтер. – Для четырех утра довольно глупый спектакль.

– Это не спектакль. Просто я не мог ждать, а вы все равно не спите. И не надо зажигать свет. Я люблю свечи.

По тому, как обтекла свечка, похоже было, что он ждал нас уже не меньше получаса. Из форточки тянуло холодом. Язычок пламени подрагивал. Угрюмый зябко поводил плечами. Сделалось тревожно.

– Выпить дайте чего-нибудь, – попросил он.

Это было ново. Угрюмый не пил. Совсем не пил. Жалел время.

Посветив себе фонариком, Ленка нашла сибр с нашлепкой «грог» и водрузила его на стол. Алена налила в воронку воды из чайника. Мы любили делать именно так – превращать воду в вино.

Грог оказался кстати. В бассейне-то мы не замерзли, но от сообщения Угрюмого всем стало зябко.

– Есть мнение, друзья мои, что вы абсолютно и необратимо стерильны.

Первыми среагировали женщины. Даже при свече было заметно, как обе они побледнели. Потом Алена закрыла лицо руками, а из Ленкиных широко раскрытых глаз быстро и страшно покатились обильные слезы.

Мы с Альтером отнеслись к новой информации спокойнее. Грустно, конечно, но пережить можно. Миллионы людей во все времена оказывались бездетными – и ничего. А уж нам-то – богам сибрового мира – можно ли грустить о такой мелочи? В конце концов, в действиях Апельсина видна вполне определенная логика. Он творит новую цивилизацию на Земле строго по Шопенгауэру: обществу бессмертных не нужны дети… И тут до меня дошло, что бессмертных-то всего четверо на целой планете. А остальные?

– Так значит все, кому введут кровь Брусилова… – начал я.

– Да, – сказал Угрюмый, – очень может быть.

– Что значит «очень может быть»?! – закричал я, выведенный из себя дурацкой манерой Угрюмого подавать любую информацию в форме гипотезы.

– Дело в том, – спокойно пояснил Угрюмый, – что ваша стерильность обусловлена наличием оранжита в половых клетках, а моя и Ларисы – обычными, известными медицине причинами.

– Так, может быть, это не связано с введением моей крови?

– Связано.

– Но ты сумеешь это вылечить?

– До сих пор такое бесплодие не излечивалось.

– Но ты сумеешь? Ты научишься?!

Угрюмый молчал. А Ленка проговорила сквозь слезы:

– Что ты орешь, Виктор?

Она переживала свое горе и, кажется, совершенно не понимала, о чем идет речь. А речь шла ни много, ни мало о конце света.

Я и Альтер говорили одновременно, перебивая друг друга. Угрюмый молчал.

– Значит, конец идее продленной молодости…

– Всему конец…

– Да нет же, можно дать мою кровь избранным…

– Желающим, желающим, а не избранным…

– Глупость. Это конец света…

– Все захотят жить молодыми двести лет, или сколько там, вместо того, чтобы возиться с детьми…

– Ну, положим, не все…

– Может быть, не все сразу, но вообще все.

– А забота о будущем?

– Нет никакой заботы о будущем, есть только забота о себе…

– Значит Апельсин хотел…

– Апельсин – не человек, он ничего не хотел…

– Но это же вторжение… геноцид…

– Ловко они нас!

– На очищенную от человечества планету прилетает много-много Апельсинов…

– Целый вагон. По два рубля килограмм, – встрял Угрюмый.

Но шутку никто не принял.

– Не может быть! – свистящим шепотом сказала Ленка. – Не верю. Апельсин не мог!

– Какая наивность, Малышка! – я вскочил и заходил по комнате. – Откуда нам знать, что он мог, а чего не мог. Это сибр не враждебен человеку, потому что его изобрел я. А Апельсина я не изобретал. Он сам прилетел. Он сам прилетел! Я не звал его!!… Или звал? Ведь тогда я величайший убийца в истории человечества… Но я не звал его!!! ОН САМ ПРИЛЕТЕЛ!!!

Наверно, в этот момент Угрюмый испугался за мой рассудок.