Павел Кузьменко - Система Ада

Катя оглянулась, увидела, что палач изменил свою позу и сделал один шаг в ее сторону. Вид этого мрачного автоматического исполнителя говорил - он точно спляшет, совершенно запросто.

Чтобы не видеть его, она перевела взгляд на приготовленных к казни ребят. Взгляд беспомощно молил:

"Ну что мне делать, чтобы не сойти с ума?"

И Миша прочитал его. Для успокоения он сказал себе без тени сомнения, что после смерти обязательно попадет в какое-нибудь хорошее место, где нет никаких мук и все время светло, как днем.

- Катя, - во рту пересохло, говорить удавалось с трудом, потому что палач уже стянул веревку довольно крепко, - Катя, не терзай себя. Сашка отец твоего ребенка. Давай меня.

- Екатерина Игоревна, - перебил ее Савельев, - Екатерина Игоревна, скажите товарищу Дудко, что мы с детства поклонялись его идеям, что мне любо его дело, что я жизнь отдам...

Обезьянорукий Дормидонтыч уже вырос над нею.

- Давай, Катька, бстро! - крикнул Зотов. - Чего тянешь?

Катя только качала головой, как китайский болванчик.

- Давай меня, Катька! - голос Шмидта окреп. - Не ясно, что ли, сука? Меня!

Катя поднялась с колен и, уже не слыша ничьих криков, выпрямилась, сложив руки на растущем животе.

- Дормидонтыч, вали ее! - закричал Дудко.

Девушка, как во сне, подошла к отцу ее нерожденного ребенка.

- Катя, не смей, - прошептал Саша. Его колотило крупной дрожью. Табуретка под его ногами ходила ходуном на шатких камнях и вот-вот сама должна была опрокинуться, - не смей... Ты не сделаешь этого... Ведь мы трахались с тобой. Я хочу жить.

Дормидонтыч больно сжал ее плечо.

Она посмотрела в лицо Саше. Она почти не видела его. Оно плыло, как в небытие. Паршивая тушь безжалостно щипала глаза.

- Прости, Саша.

До боли закусив губу, Миша отвернулся. Если бы судьба сейчас имела облик хотя бы этих проклятых электриков, хотя бы этого волосатого Дормидонтыча... Но только не облик беременной Кати...

- Прости, Саша, - повторила Катя и легонько толкнула табуретку.

ГЛАВА 13

Мечта идиота может сбыться только для идиота. Миша успокаивал себя этой мыслью. Второй утешающей его мыслью была следующая. Раз ему так долго удается оставаться после всех передряг живым, значит, у Кого-то-где-то-руководящего-всем-этим-долбаным-процессом есть в отношении несчастного существа Шмидта какие-то особые замыслы.

Этот Кто-то не был Зотовым. Миша увидел его, именем которого все тут освящалось. И убедился, что Зотов обыкновенный, не особенно умный, сильно пьющий, бессмертный мерзавец, такой же, как дружок его Дудко. Теперь ни пытки, ни побои, ни внезапные перемены в судьбе не могли убедить Шмидта в обратпом. Теперь подземный властелин уже не управлял Данным субъектом, дергая за веревочки. Но Миша должен был продолжать делать вид, что эти веревочки существуют. Потому что в руках Зотова была Катя.

И он еще не знал, что Катя стала обладателем главного сокровища Системы Ада - карты, средства эту систему покинуть.

Ещё он иногда представлял, что, если когда-нибудь, бог даст, он выберется отсюда на поверхность и вернется в нормальный мир нормальных людей, в каких-нибудь анкетах, в карточках воинского учета напишет в графе "Участие в боевых действиях": "Участвовал в войне с дудковскими милитаристами, оккупантами и извергами. Форсировал реку Лету в обоих направлениях десять раз. Был ранен. Побывал в плену. Из плена с почетом доставлен в родной экипаж". В графе "Воинское звание" он напишет: "1995-1996 гг. впередсмотрящий, 1996 - настоящее время - капитан". Ну а в графе "Боевые правительственные награды" придется писать: "орден Ленина, орден Отечественной войны 1 степени, орден Славы 2 степени, медаль "За победу на Халхин-Голе", Серебряная медаль ВДНХ "За успехи в кролиководстве".

Конечно, если он когда-нибудь напишет такое, его тогда же и посадят в дурдом. Жаль только, что эти сведения будут чистой правдой. Всё правда - и боевые действия, и звания, и даже эти незаслуженные нагрудные украшения. Когда он стал отказываться нацеплять их, то посвящавшие его в командиры адмиралы Двуногий и Кукарека немало изумились и даже позабыли свой политический лексикон.

- Как же так, товарищ Шмидт? Положено. Надевайте. Положено, значит, положено. Звание обязывает.

- Да вы хоть знаете, что такое Халхин-Гол? - застонал Шмидт в обществе двух великовозрастных сумасшедших.

- Это медаль такая. Вот эта. Надевайте, надевайте.

- Товарищ Шмидт, - шепнул ему Двуногий почему-то только тогда, когда Кукарека оставил их вдвоeм, - вы извините, но Звезды Героя Советского Союза сейчас нет в наличии. Вот убьют кого-нибудь из героев, вам его звездочка и достанется. Или трофейную захватим...

- Спасибо, вы очень любезны.

В столовом гроте для командного состава во время еды стояла такая же безголосая тишина, как и в столовом гроте для рядового состава. Только стук ложек, чавканье ртов. Рацион немногим отличался от солдатского. Разве что иногда, наверное, лично от Зотова, приносили сигареты и водку. Некоторые старались слить свои дозы в личную бутылочку, накопить побольше, чтобы потом надраться в блаженном одиночестве.

Еще в этом гроте имелась электрическая розетка, и, когда она функционировала, к ней подключался большой электросамовар и орденоносцы пили почти настоящий чай. В первый раз Миша подсел к самовару поближе и погляделся в его полированную поверхность. Оттуда на него посмотрел выпуклорожий опухший урод - бледный, плохо выбритый, с кое-как остриженными космами. Эти космы были совершенно седыми.

Все, что было после виселицы, прошло в кровавом полусне. Саша Савельев был задушен в петле. Катя исчезла. А Шмидта долго били.

Когда он приходил в себя, окаченный ведром воДы, то всегда видел перед собой мрачного бородатого Зотова и штатного заплечных дел мастера Дормидонтычa, который ни разу не произнес ни слова. Возможно, он был немым. Миша не понимал, о чем его спрашивают, чего от него добиваются, и завидовал судьбе oДноклассника Савельева...

Дормидонтыч последний раз легонько врезал ему по щеке, превращенной в сплошной, уже потерявший чувствительность синяк.

- Ты будешь у меня, сука, главным адмиралом, -- невесело засмеялся Зотов.

- Каким адмиралом? - с трудом выговорил Шмидт.

- Простым, главным. Но о Катьке и думать забудь.

- Ох, - тяжело вздохнул страдалец. - Убей ты меня, Зотов, а? Иначе ведь я тебя когда-нибудь убью.

- Кишка тонка - убью. Ладно, походишь пока в капитанах, а то эти мудаки не поймут.

Сколько времени он пробыл в том странном плену, где Зотов и Дудко вместе пили водку и у них имелся один общий палач, Миша не знал. Когда он вернулся в армию, понятие о времени еще более усложнилось. Информация на политбеседах почти не менялась и хронологии не имела вовсе. Однажды Кукарека с радостью сообщил людям-термитам о наглых итальянских фашистах, вторгшихся в многострадальную Абиссинию. Водка с непривычки иногда так шибала по мозгам, что терялось ощущение не только времени, но и пространства. Единственное, что Миша свято ста-.рался сохранить в памяти, - сейчас идет, должно быть, все-таки 1996-й год.