Кир Булычёв - «Если», 1998 № 04

— Последним в списке погибших значится Ник Кольч. Он был спецагентом.

Спецагент. Это мне кое-что подсказало, но далеко не все. С Кольчем я знаком не был. Должно быть, у него водились деньги, но мне хотелось знать больше, и я рискнул снова подвергнуть испытанию терпение инспектора:

— Что он там делал?

Морганстарк вскочил — так было легче орать:

— Да откуда мне знать? — Подобно всем нормальным людям в Бюро, он воспринимал смерть агента лично. — Он находился в отпуске! Его чертов передатчик был отключен! — Инспектор столь же резко уселся. Через минуту весь его гнев испарился, оставив только усталость. — Полагаю, Ник поехал поохотиться, как и все остальные. Ты не хуже меня знаешь, что за агентами в отпуске мы не следим. Даже нашим парням время от времени нужно уединение. Мы и не знали, что он погиб, пока жена не подала жалобу, потому что ей не позволили взглянуть на тело.

И мне плевать на утечку секретности — в его пепле было полно металла. Меня другое пугает… — Теперь в выцветших глазах инспектора мелькнуло нечто похожее на страх. — Ведь его батарею никто не отключал. Мы никогда этого не делаем, даже на время отпуска. Ему ничто не могло угрожать — даже взбесившийся слон.

Я знал, о чем он говорит. Ник Кольч был киборгом. Как и я. И то, что его убило, было мощнее и опаснее его самого.

Да, я киборг. Но это вовсе не то, что вы подумали. Люди ошибаются, считая спецагентов какими-то суперменами. Заблуждение это идет от старых фильмов, где киборгов всегда изображали сверхбыстрыми и сверхсильными. Они напичканы оружием. В киборгов встроен думающий за них компьютер. И они лишь чуть ближе к людям, чем роботы.

Может, когда-нибудь это так и будет. А сейчас технологий для подобных штучек попросту не существует. Я имею в виду медицинские технологии. За последние двадцать лет медицина не добилась значительного прогресса. При таком избытке населения наука «спасения жизней» уже не кажется столь ценной, как прежде. А после генетических бунтов 1999 года закрылись целые исследовательские центры.

Так что из оборудования во мне имеются: приемопередатчик за правым ухом — для постоянной связи с Бюро; тонкие и почти невесомые пластеновые стержни вдоль костей рук, ног и позвоночника, так что покалечить меня непросто (во всяком случае, теоретически); и атомная энергетическая батарея в груди, экранирующая оболочка которой защищает одновременно и сердце. Батарея питает передатчик и гиперзвуковой бластер, вмонтированный в ладонь левой руки.

У такого решения есть недостатки. Я с трудом сгибаю пальцы на этой руке со всеми вытекающими последствиями. Сам бластер прикрыт латексной мембраной (очень похожей на кожу), но после каждого выстрела она выгорает, и мне всегда приходится носить с собой запасные. Но есть и то, что считается преимуществами. Я могу убивать людей на расстоянии до двадцати пяти метров и оглушать на расстоянии до пятидесяти. Могу пробивать дыры в бетонных стенах, если сумею подойти достаточно близко.

Вот это инспектор и имел в виду, говоря о чуждом мне оборудовании. Мне действительно претит мысль, что я могу убить друга легким нажатием на один из зубов. Поэтому я и стараюсь ограничить число своих друзей.

В любом случае тот факт, что я киборг, на данном задании сыграет небольшую роль. Погибший Ник Кольч был оснащен так же, как и я, и это его не спасло. К тому же у него имелось то, чего у меня нет — и то, что также его не спасло. Он знал, на что идет. Опытный охотник, он был знаком с другими погибшими. Может, именно для этого он и отправился в резерват — провести частное расследование обстоятельств гибели его друзей.

Мне вовсе не улыбалась мысль лезть в пасть ко льву невинным, как младенец, безо всякой дополнительной информации. И я начал копать.

Кое-какие, весьма скромные сведения я раздобыл, просмотрев регистрационное свидетельство резервата. Регистрация означает лишь то, что федеральный инспектор одобрил оборудование заповедника.

От резервата требуется гарантия, что животные не вырвутся на свободу, а также наличие небольшой клиники для лечения раненых клиентов (покалеченные животные никого не волнуют). Инспектор подтвердил, что в «Шэрон пойнте» все необходимое имеется. Периметр резервата (133 километра) обнесен надежной оградой, а на его территории есть прекрасно оборудованная операционная и аптека. А также (что меня удивило) ветеринарная лечебница и крематорий — предположительно для уничтожения тел животных, чьи раны настолько тяжелы, что не поддаются лечению.

Прочая информация мне мало что дала. Сам резерват — это 1100 квадратных километров лесов, болот, холмов и лугов. Им владеет и управляет человек по имени Фриц Ашре. В штате один хирург (доктор Эвид Парацельс) и шесть служащих, присматривающих за животными.

Но одна позиция подозрительно отсутствовала: название фирмы-поставщика. Большая часть резерватов получает животных по контракту с одним из трех-четырех крупных питомников. В регистрационном свидетельстве «Шэрон пойнта» поставщик не значился. Там вообще не был указан источник получения животных. И это навело меня на мысль, что охотники там охотятся вовсе не на зверей.

Люди, охотящиеся на людей? Это незаконно в квадрате. Но как раз этим может объясняться высокая смертность. Львы и бабуины (даже стаи бешеных бабуинов) не способны за двадцать месяцев убить сорок пять человек. И я начал понимать, почему Морганстарк не стал полагаться на мнение компьютера.

Я зашел к операторам и получил от них распечатку свидетельств о смерти. Все были подписаны «доктор Эвид Парацельс». Во всех указана «нормальная» для охотничьего резервата причина смерти (обычная комбинация ран и потери крови), но вид нанесшего смертельные ранения животного не был назван ни разу.

Как раз это меня встревожило. Я попросил операторов выдать мне всю доступную информацию о Фрице Ашре и Эвиде Парацельсе.

Файл Ашре оказался невелик. Не считая стандартных сведений о возрасте, семейном положении и группе крови, он включал лишь краткое резюме о его прежних местах работы. Двадцать лет безупречной службы в качестве инженера в разных электронных компаниях. Затем он унаследовал небольшой участок земли, быстро уволился и через два года открыл резерват. Теперь (судя по данным из его банка) он уверенно превращался в богача. Все это мне почти ничего не подсказывало. Я и так знал, что его дело процветает.

Зато с файлом Эвида Парацельса, доктора философии, доктора медицины и члена Американского компьютерного общества, мне повезло больше. Он был набит информацией. Очевидно некогда доктор проводил исследования такого рода, что позволяли ему иметь допуск очень высокого уровня секретности, и Бюро изучило его личность досконально. В результате я получил горы сведений, по большей части бесполезных, но среди них моментально обнаружил истинные жемчужины. Эвид Парацельс оказался одной из жертв генетических бунтов.