Андрей Столяров - Я - Мышиный король

Он покашливал, грузно ворочался, словно не мог устроиться на сиденье, то и дело бросал на Марочника быстрые странные взгляды из-под мохнатых бровей, а когда фару Марта, захлопотавшись, сунулась было к нему со сливочником, украшенным желтыми пастушками, то он коротко крякнул и отвел ее мягкие руки ладонью:

- Не надо...

Чувствовалось, что отягощают заботы.

И действительно, сделав первый, довольно громкий глоток, а потом, словно идол, окутавшись прядями дыма, он откинулся, почти упрятав шкиперскую свою бородку в складках рубашки, и сказал - набычившись, с трудом проталкивая каждое слово:

- Плохо шить, майн готт, отшень плохо. Поряточный челофек толшен фсего бояться. Рапотать никто не хочет. Фсе хотят воефать. Гофорят, будет новый налог со следующего месяца. Ты по короду ездишь, ничеко такого не слышал?

- Ничего, - сказал Марочник, двигая чашку. - Вот нашли жука в районе Старого порта. Это - да. А про налоги никаких разговоров.

Он отхлебнул кофе.

- Шука? - повторил Старый Томас. - Тоше плохо. Сначит опять будет фторжений. Майн готт! Опять будут убивать и опять будут пожары. И мы путем сидеть в подфале и бояться за своя жизнь... Доннер веттер!..

Марочник с интересом спросил:

- А народное ополчение - те, кто остался - не будет защищать город?

Рука с трубкой взлетела, а потом негромко пристукнула по столешнице, что у Старого Томаса означало высшую степень разгневанности.

- Какой защищать?.. Кокта нас расстрелифали квардейцы, полгода насат, то никто не гофориль нам, что нато защищать город. И кокта мы воефали на баррикадах, чтопы не допустить сарацинов, то никто тоше не гофориль нам, что мы настоящие краждане. Это я помню. А потом коспотин Мэр докофорился с коспотином Кекконом, и токта оказалось, что наши тофарищи погибли напрасно...

Старый Томас возмущенно пыхтел, и глаза его стали, как освежеванные виноградины.

Щеки - побагровели.

- Ну будет, будет... - сказала ему фрау Марта. - У тебя поднимется кровь, и придется опять вызывать доктора Пфеффера. А доктор спросит: Зачем он так волновался? Что я отвечу?...

- Нет, мы польше не путем защищать этот корот!..

Старый Томас сунул в рот трубку и вдруг дунул в нее так, что из расширенной части вылетело несколько мелких искорок.

- А жить в этом городе вы хотите? - спросил Марочник.

- Ф каком смысле?

- Ну, чтобы исчезли уроды и сарацины. И чтобы прекратились нашествия. И чтобы все стало опять - как до Славного прошлого. Этого вы хотите?

- А расфе до Славного прошлого что-нипудь пыло? - спросил Старый Томас. - Это шутка? Та? Ты хочешь улучшить мне настроение?..

Он вполне добродушно посмеялся: Хе-хе... - а затем посерьезнел и отодвинул от себя плоскую вазу с сухариками.

Брови его сомкнулись.

- Я хочу сделать тепе делофой предлошений, - сказал он. - У меня есть два сына, один - турак, он записался к этим, к квардейцам, которые нас расстрелифали. Всял винтовку и теперь полакает, что мошно не слушать ротителей. А другой тоше - турак. Он вчера заявил, что путет устраиваться ф Департамент. Глюпый юноша! Разфе чиновник телает какая-нипудь рапота? Чиновник пишет бумага. А рапота путет стоять. Так?.. Послушай, что я тепе предлагаю. Ты берешь сепе мастерскую, полный хозяин, и путешь моим заместителем ф фирма. А потом, когта бог решит, что Старый Томас уже достаточно пожил ф этом мире, то ты получишь все мое дело. А тураки пусть путут у тепя младшими компаньонами... Что ты скажешь? По-моему, это очень выкотный предлошений...

Старый Томас подался вперед, и вишневая трубка его утонула в ладони. Лишь вилась, изгибаясь меж пальцев, струйка синего дыма.

И точно также застыла вдруг фрау Марта, держа на весу серебряную сухарницу.

Марочник степенно кивнул.

- Спасибо, герр Томас, - негромко сказал он. - Вы всегда относились ко мне с добротой и с любовью. Это очень неожиданное предложение. Согласитесь. Вы позволите мне немного подумать?

Он был расстроган.

Старый Томас кивнул.

- Разумеется, мой мальчик, подумай. Ты - взволнован, это для тепя так естественно. Мошешь сеготня не рапотать. Я разрешаю...

- А заказы?

- Сакасы я расфесу после опета, не беспокойся...

Это было удивительно кстати.

И, проводив Старого Томаса до дверей, попрощавшись с ним на сегодня и обещав еще раз все хорошенько обдумать, он не стал открывать мастерскую, как ранее предполагалось, а вместо этого быстро, но не торопясь, собрал свои вещи, которые уложились в довольно компактный узел, обвязал их бечевкой, мельком сообразил, что узел этот надо засунуть в щель за полуразрушенным гаражом, есть там одна симпатичная щель, если задвинуть досками, то никому и в голову не придет, что здесь что-то спрятано, - выключил в чуланчике свет, постоял посередине затемненного помещения, как бы запоминая, а затем, вдруг очнувшись, повесил со стороны черного хода замок и, нырнув в ослепляющее летнее марево, смешанное с запахом тополей, прошагав по асфальтовым улицам, которые были полны небывалого света, оказался в том хорошо знакомом районе, где река, пересекавшая город, разделялась на два одинаковых русла, и гранитный мысок между ними царил над водой наподобие бастиона.

Здесь он сел на скамейку, поставленную между клумбами сквера и довольно долго смотрел на открывающуюся перед ним великолепную панораму: река была ярко синяя, белела на другой ее стороне приземистая громада Дворца, угловатые крыши домов лепились одна на другую, и пронзала поднебесную ширь игла Первоапостольского собора.

Дребезжали на обоих мостах бегающие туда и обратно трамваи.

Чирикали воробьи.

Вероятно, ничего не изменится, подумал он. Вероятно, даже никто ничего не заметит. Останется скопище труб, которые уже не дымятся, останутся переулки и тупики, исхоженные столетиями, останется серый камень, который каким-то образом рождает очарование. Здесь, наверное, не обходится без волшебства. Все это, конечно, останется. Исчезнут лишь нити, заставляющие нас танцевать. Прекратится ужасное кукольное представление. Или не прекратится? Может быть, просто сменятся персонажи, а карикатурный бессмысленный хоровод так и будет кривляться, затаптывая упавших. В конце концов, куклам не больно. И тем не менее, хоровод уже распадается.

- Я сделаю это, - вслух сказал он...

И вдруг дернулся от собственного непривычно шершавого голоса.

Будто по провели наждаком по металлу...

Через полчаса Марочник уже входил в затоптанный школьный двор, где трава лишь седыми былинками пробивалась сквозь утрамбованность почвы, настроение у него было отличное, он даже насвистывал, отчаянно при этом фальшивя, и нисколько не удивился, когда увидел четверых растрепанных потных подростков, видимо, уже утомившихся и лениво пихающих мяч от ворот до ворот, и еще одного - стоящего в стороне как бы с независимым видом: сунув руки в карманы и носком старых кед ковыряющего унылую землю.