Валерий Белоусов - Витязи из Наркомпроса

— Сдавайтесь, разбойнички! А не то гранату кину! (Гранаты, понятно, у него никакой не было, да откуда это бандитам было знать?)

— А что будет, если сдадимся? — ответил ему хриплый голос.

— Суд вам будет! — уверенно ответил чекист.

— Обещаешь? — с надеждой спросили из-за покосившейся дверки.

— Обещаю…

… Спустя пару минут, подобрав выброшенные разбойниками стволы и зайдя в избушку, Мусягин пожалел о своём обещании. Лишь только заглянул в печку, где на большом противне апетитно запекалась сиволь сывель, еще с не сошедшими ногтями на тонких девичьих пальцах…

— Абунгадомас! — в радостном удивлении вскрикнула эрьзянка, и показала пальчиком на раскинувшееся перед путниками село.

Ветер еще нес по небу последние рваные тучи, но лучи заходящего солнца уже ало играли на лужах лесной дороги, палевым изумрудом и вспыхивающими алмазными брызгами красили высокие травы на заливном лугу, подсвечивали розовым поднимающийся от Вада туман.

Село Каргашино действительно лежало впереди, доверчиво открываясь взору: высокие, стожком сложенные островерхие поленницы березовых дров, красно-кирпичные мирские амбары с тяжелыми кованными дверями прямо посреди улицы (чтобы не пропало добро во время частых пожаров), добротные пятистенки с непременными палисадниками, в которых цвела непременная бузина (от мух и комаров) под украшенными резными наличниками окнами, высокие дубовые, крытые сверху крышей ворота, и стоящие на страже у каждого дома голубцы (столб, на котором в застекленном ящичке хранилась маленькая иконка-оберег).

— А что тут удивляться? — резонно ответил ей Мусягин, покачав головой, замотанной, как чалмой, домотканными льняными полотенцами, сквозь которые проступали пятна крови. — Разбойники ведь не дураки. Им на свой промысел далеко ходить-то не с руки! А что они пленниц так долго везли, так это они следы запутывали, на тот случай, если бы кто-то из девок убежал. Мол, их становище где-то там, вдалеке. А оно-то, вот, рядышком…

— Скажите, а что с ними теперь будет? — сквозь зубы спросила Наташа, кивнув на лежащих в телеге связанных по рукам и ногам двух бандитов. В головах у них стояла обвязанная рядном кадушечка, в которую чекист хозяйственно сложил отрубленные кисти рук остальных четырех членов преступного сообщества: понадобятся для снятия отпечатков пальцев.

Мосягин болезненно поморщился:

— Я ведь им суд с дуру пообещал… Ну, что… учитывая крестьянское трудовое происхождение, первую судимость… ну, дадут лет им по десять, думаю…

— Как же так?! — задохнулась гневом девушка. — Людоедам? Десять лет?!

— Людоедство Уголовным Кодексом РСФСР не карается. Так что пойдут они за разбой, убийство двоих и более человек, изнасилование… Учитывая, что более тяжкое наказание поглощает менее тяжкое… Да, думаю, что лет десять точно дадут. Хотя… они вроде учительницу съели? Может, мне удасться им как-нибудь пятьдесят восьмую прилепить? Типа, они съели не её просто так, а с контр-революционной целью противодействия ликвидации неграмотности? — с надеждой в голосе размышлял Мусягин. Но, покачав головой, сам же себя и опроверг. — Да нет. Увы, но не получится. У нас в районе прокурор уж больно строгий, он никак не допустит нарушения процессуального закона! Докажет, как пить даст, что у них умысла на антисоветские действия и в мыслях не было… Жрать хотели, и всё.

— Милосердие к преступнику есть бесчеловечная жестокость к его жертвам! — сказал, как отрезал, о. Савва. — А я им еще и анафему провозглашу!

— Ну, ничего, ничего…, — пробормотал про себя сержант ГБ. — Есть у меня пара идей на сей счет…

… В мертвом молчании, под приглушенные похоронные причитания, въезжала телега в село… Даже вездесущие мальчишки, подбежав было посмотреть, кто едет, стайкой испуганных воробьев прыснули во все стороны…

Вороной конь остановился перед большой избой, на которой висел мокрый красный флаг. На завалинке под её окнами сидели трое высоких и крепких, как вековые корабельные сосны стариков, чей преклонный возраст выдавали только длинные белоснежные бороды… Да ещё обутые на ноги, не смотря на лето, низко обрезанные расписные валенки.

Последний раз скрипнув, телега замерла… Стояла мертвая, напряженная тишина… Только изредка всхрапывал и тряс черной гривой конь…

— Самогонка есть? — вдруг совершенно неуместно спросил чекист. Метнувшийся в сельсовет парнишка, осторожно спускаясь с мокрого крыльца, вынес как бы не ведерную четверть (на самом деле, всего в четверть ведра, чуть больше трех литров), в которой плескалась мутно-белесая маслянистая жидкость.

Чекист вытащил плотный, укутанный тряпками чопик, с трудом поднес бутыль ко рту, с усилием сделал большой глоток, в изумлении помотал головой:

— Ух ты… Сильна у вас советская власть! Короче, так дело было, товарищи старики: приехал я к вам в село, сразу напился как свинья, а разбойники-то и убежали! Виноват, что не уследил… Пусть меня накажут.

— Мы боялись, начальник, что ты в городской народный суд их повезешь…, — признательно склонил белоголовую голову самый старший из дедов.

— А вы что, не народ? Это они ваших ведь детей… Вам и судить их. — с уверенной силой ответил чекист. — Народным справедливым судом!

— Мы их будем судить по старому мордовскому закону…, — чуть слышно произнес второй старик, с покрытым трогательным белым пушком лысинкой.

Но не смотря на то, что эти слова прозвучали чуть слышно, разбойники вдруг завыли, забились в телеге, пытаясь с головой зарыться в сено… Будто их это могло спасти.

Потому что собравшиеся молчаливой, решительной стеной сельчане смыкали круг всё теснее и теснее…

Вытащив разбойников (оказавшихся совсем молодыми, звали их Семка Аленань да Федя Миколашкань, по прозвищу Пикспонань, оба местные уроженцы двадцати лет от роду!), сельчане устроили им зеленую улицу: взявши в руки прутья, привязав бандитов за руки к граблям, протащили злодеев вдоль всего села, и каждый сельчанин от души врезал им прутом по голой спине.

Доволочив потерявших сознание бандитов до кладбища, деревенские мальчишки под присмотром взрослых мужиков натащили дров и соломы, обложив ими окровавленные тела… Руководил всем мужик лет тридцати, в красноармейской гимнастерке:

— Я, — говорил он, — на Хасане так действовал, и теперь так делать буду, чтобы никогда не было бандитов в нашем народе!

Потом бывший солдат достал из кармана синего кавалерийского галифе огниво, высек искру… Весело затрещало оранжевое пламя… Бандиты завыли, пытаясь выбраться из костра.