Джеффри Форд - Запределье

Задвинув кресло в угол комнаты, старик встал на сиденье и поднес ко рту трубку, набитую порошком из нарубленных накануне корней.

– Пора, – скомандовал он, и Вилия шагнула к нему с короткой веткой, зажженной от очага. Встав на цыпочки, она опустила тлеющий конец в трубку. Старик обхватил губами мундштук, и вскоре седую голову окутало сизое облачко. Он втянул его в легкие и, целясь в трещину на потолке, выпустил тугую струю дыма.

Тело всплыло на поверхность озера и вскоре прибилось к берегу.

Восемнадцать разбитых скорлупок – и столько же осклизлых следов на рыхлой земле зазмеились прочь от пещеры, в гущу дебрей.

Ворона боялась дыма. Сграбастав «птенца» мягким губчатым клювом, она выбралась из сухой травы, которая верой и правдой служила ей всю зиму, и вылетела навстречу смерти. Покружив бестолково в воздухе, она выронила свою ношу и рухнула в озеро.

Пока семечко Истинного цветка медленно опускалось вниз, мимо пролетела в воздухе деревянная фигурка. Резной человечек угодил Клэю прямо в лоб – туда, где синел на коже силуэт свернувшийся змеи. Удар заставил охотника вздрогнуть всем телом, а бешено бьющееся сердце – войти в нормальный ритм. Грудь расправилась для вдоха, разорвав остатки пленки, и семя влетело в правую ноздрю охотника.

– Иди к двери, – сказал старик, слезая с кресла. Вилия прошла через комнату и вышла на крыльцо.

На лугу, вокруг упрямых островков залежавшегося снега, пробивалась из земли зеленая трава. А на берегу озера стоял Клэй – голый и дрожащий от шока.

– Это он! – вскрикнула Вилия и бросилась в спальню за одеялом. Вуд тоже выскочил из дома. Старик подхватил ребенка с одеяльца на полу и с улыбкой направился к озеру. Вилия обогнала его и подбежала к охотнику первой.

– Где ты был? – воскликнула она, набрасывая на Клэя одеяло и обнимая его за плечи, чтобы оно не свалилось. По тому, какой отсутствующий был у охотника взгляд, она решила, что тот побывал в Раю. – Что с тобой случилось?

Клэй замычал в ответ, но так и не смог выговорить: «Умер».

Раствориться в глуши

Последние два дня были настоящей круговертью событий – не столь приятных, сколь ужасающих. Единственное утешение я находил в том, что центром этой воронки был ваш покорный слуга. Господа присяжные заседатели! Я предстал перед судом, и поскольку завтра вы вынесете свой окончательный приговор, сегодня я счел за лучшее вернуться к работе и совершить еще одно путешествие в Запределье. По мнению Фескина, у обвинения больше шансов, хотя почти все улики косвенные. Однако и он, и я надеемся, что завтра я выйду из зала суда свободным человеком.

Стражник в коридоре храпит, как бородавочник, поэтому я спокойно ввел себе оставшуюся дозу красоты. Какое же это облегчение после безумия последних дней! Но прежде чем бросить свое бренное тело в камере и отправиться в дебри на поиски Клэя, я еще на несколько минут отвлеку вас рассказом о том, что произошло на суде.

Фескин уговорил констебля, что заковывать в кандалы меня не нужно, и тот милостиво согласился. Впрочем, для того, чтобы препроводить меня в зал суда, ко мне приставили не меньше десятка типов с ружьями… Наутро после первого, самого прискорбного дня моего заключения, мой вечно дремлющий страж повернул в замке непомерно большой ключ. Шагнув на свободу из зарешеченной кельи, я сам себе напомнил Клэя, заново родившегося в глуши Запределья. Но стоило мне расправить затекшие крылья, как все десять ружей разом вскинулись, как по команде. Если бы у этих кретинов хватило ума спустить курки – как пить дать, они перестреляли бы друг друга.

Накануне мой адвокат Фескин уговорил меня облачиться в одежду, и теперь, с достоинством вышагивая по залу суда меж двух рядов скамей, я чувствовал, что выгляжу великолепно. Мимоходом задавшись вопросом: кто из этой почтенной публики нынче ночью был в той толпе, что под окнами камеры требовала моей немедленной казни, – я повернулся и улыбнулся всем и каждому. Эмилия вместе с матерью сидела где-то на галерке. Девочка помахала мне рукой, я ответил ей тем же.

Обвинитель был, что называется, истово верующий – желчный заморыш по прозванию Джасвет Фрабон (и какая мать способна одарить своего сына таким имечком?). На нем был коричневый, лоснящийся дешевизной костюм. Волос у этого типа явно недоставало, хотя три жидкие космы, зачесанные на лоб, призваны были убедить присутствующих в обратном. При одном взгляде на него становилось ясно: он слишком благочестив, чтобы есть. Желтые ногти, желтые зубы, кожа цвета бледной поганки…

Когда констебль вызвал Фрабона для вступительной речи, тот сразу набросился на меня с напыщенными религиозными сентенциями. Когда же я поправил его небрежную цитату из Святого Ильфа, оба, и Спенсер и Фескин, велели мне замолчать. Я скромно повиновался.

По законам Вено, чтобы изложить дело, обвинению предоставлялся первый день заседания. На следующий день защита имела возможность опровергнуть выдвинутые обвинения. Утром третьего дня констебль выносил свой вердикт. Фрабон начал с того, что пригласил в качестве свидетеля Семлу Худ и заставил ее вновь повторить историю с каменным ножом. На губах старухи играла самодовольная ухмылка, когда она стояла перед залом, высоко, на всеобщее обозрение, подняв оружие над головой. Пока она разглагольствовала, Фескин наклонился ко мне и зашептал, что планирует подать встречный иск с требованием ее ареста за воровство. Я горько рассмеялся. Спенсер утихомирил меня строгим взглядом, а по морю зевак прокатилась волна возмущенного ропота.

Вслед за Семлой Худ перед судом выступили ее соплеменники – троица достопочтенных идиотов, которые по очереди дали одинаково бессвязные показания. К тому времени, когда они кончили, весь зал погрузился в дремоту. Однако когда Фрабон предъявил новую улику – книжицу в красной обложке, так называемый «дневник Клэя», – аудитория встрепенулась. Вытащив откуда-то страничку одной из знаменитых рукописей Клэя, обвинитель положил ее на стол перед Спенсером, рядом с книжечкой.

– Обратите внимание, – обратился он к констеблю, – на полную идентичность образцов почерка.

Констебль поводил глазами из стороны в сторону, после чего кивнул и попросил:

– Нельзя ли поконкретнее?

– Разумеется! – воскликнул Фрабон и пустился в доскональное сравнение точек над «и» и хвостиков после буквы «у». – У «М» же в слове «Мисрикс», что очень характерно, ваша честь, имеются острые кончики, подобные рогам демона, – сказал он, а когда Спенсер склонился над бумагами, окинул меня уничтожающим взором. В ответ на это я поднял хвост, изогнув кончик в совершенном подобии вопросительного знака. В публике послышались смешки.