Виталий Гавряев - Отныне я – странник

Дальше произошло то, что Элизабет никогда от себя не ожидала. Этого не могло привидеться даже в самом жутком сне. Она, с силой (так что побелели костяшки пальцев) сжала солнечный зонт — трость, который ей в подарок сделал муж. И в следующий момент, орудуя ей как батогом: набросилась профессуру.

— Ах вы, нехристи! Ах, немчура поганая! Маразматики ….

Такого потока ругательств и проклятий, ещё никто и некогда от неё не слышал. Она лупила всех, до кого только могла дотянуться. А когда иностранные учителя обратились в бегство, то доставалось тем, кого она догоняла. Так гоняя своих врагов, Элизабет оказалась во внутреннем дворе, где были построены те из её школяров, кого не отчислили: перед ними, в большом костре горели учебники, написанные ей. Увиденное безобразие, только усилило её ярость, и она с большей силой стала наносить удары — избивая иностранных медиков: позволивших посягнуть на самое святое — на развитие медицины. Так она и гоняла наглецов: вызвав этим дружный хохот учеников, пока окончательно не сломался бамбуковый зонт. И группа стрельцов — прибывшая на всякий случай (для усмирения студентов), не схватили её за руки. Спасая иноземцев от дальнейшей расправы.

— Елизавета Семёновна, будет вам матушка. — Успокаивающе говорил один из удерживающих её стрельцов. — Вы и уже так хорошо дали им на ум. Будет с них.

— Так они! … — Лиза запнулась не в силах совладать с собственным голосом.

— Мы всё знаем матушка. — Также тихо, сказал другой воин. Но ни приведи господь, кого-то насмерть пришибёте, не стоят они того.

После этих слов, на Лизу накатила сильнейшая усталость, казалось не осталось сил даже на то чтобы передвигать ноги. Вокруг ещё чего-то говорили, затем её куда-то повели, но это уже ничего не значило.

Апатия начала проходить, когда за ней с грохотом задвинули засов. И молодая женщина, осознала, что находится в тёмной сырой камере, со сводчатым потолком. Под ногами у неё находится подстилка из гнилой соломы, а единственный источник слабого света — это небольшое зарешеченное окошко, находящееся почти под самым потолком. Она, с ужасом осмотрела место своего заточения, пощупала руками влажные стены и обречённо села в дальнем углу. Разреветься навзрыд ей не давало воспитание, но слёзы обиды, сами собой обильно потекли по её щёкам. Благо рядом никого не было, и никто не мог этого видеть.

Примерно через три часа — не меньше, послышались чьи-то шаги, по мере приближения, они становились громче и отчётливее. Когда они поравнялись с дверью её темницы, то остановились и снова с шумом сдвинулся засов. Кто-то пока невидимый, потихоньку открыл дверь, и его неразборчивый в темноте силуэт перешагнул через порог.

— Елизавета Семёновна, как вы тут сердечная? — Поинтересовался вошедший.

— Слава богу, неплохо. Только зябко немного.

— Голубушка тут я вам тулупчик принёс, не побрезгуйте матушка. И в горшке, ботвиньи с рыбкой принёс и хлебца немного он свежий, сегодня выпечен. Позднее кваска принесу и сухой тюфячок. Вы только не обижайтесь на нас, за то, что вас сюда посадили. Но мы на службе, а вы таким смертным боем немчуру гоняли. Вот они и вытребовали для вас это заточение. Как суд будет, мы все за вас слово своё скажем, а не поможет, так в набат ударим.

— Спасибо тебе, прости, не знаю, как к тебе обращаться.

— Так Егорка я, Иванов сын. — По голосу можно было понять, что говоривший мужчина немного смутился.

— Благодарю тебя Егор Иванович, в век твоё добро не забуду.

— Не стоит, благодетельница ты наша, чем можем, тем тебе и поможем. — Сказал он, выходя из камеры и закрывая дверь.

Ботвинья была ещё тёплая, густая и наваристая. Не смотря на то, что Елизавета проголодалась, ела она, не спеша — по-другому не позволяло воспитание. Тем более, принесённый стрельцом тулуп, начал уже согревать. Благодаря чему, ситуация в которой она оказалась, воспринималась уже не столь критично. Узница даже начала немного дремать, когда снова услышала звук отодвигаемого засова запирающего дверь её темницы.

— Елизавета Семёновна, не пугайтесь это мы.

На сей раз, стрельцов было двое. Один из них подсвечивал горящим факелом и нёс кувшин, скорее всего в нём был обещанный квас, а его товарищ держал в руках что-то похожее на матрац.

Они подошли к заключённой и тот, который нёс мешок, положил его рядом с Лизой.

— Тут такое дело боярыня, — заговорил стрелец держащий факел, по голосу Лиза узнала в нём Егора, — Твой муж, прознал о том бесчинстве, учинённом германцами. Ну и решил их наказать.

Вот.

Сердце Элизабет учащённо забилось в предчувствии чего-то нехорошего.

— Что с ним!? — Не сдержавшись, выкрикнула она.

— Боярыня не бойтесь, с ним всё в порядке. — Заговорил второй — молодой стрелец с только что начавшей пробиваться жиденькой порослью на лице. Просто он легко ранил двух иноземных учителей, а одного австрияку, кажется, серьёзно подранил.

— Хорошо, что нас туда послали и смогли уговорить его отдать нам оружие. — Дополнил рассказ молодого воина Егор. — Мы ему тихонько сказали, что вы у нас и пообещали устроить этой ночью для вас небольшое свидание. Так что, не подведите нас.

— Вы, так много для нас делаете, — растерянно поинтересовалась Лиза, выслушав воина стоявшего перед ней с факелом, — но я не понимаю, почему? Что за обстоятельства заставляет вас так поступать? В чём причина вашей заботы обо мне и моём муже? Ведь мы с вами не родственники и даже не знакомы.

— Вот здесь вы ошибаетесь матушка. — Егор искренне улыбнулся, и посмотрел на узницу с какой-то отеческой теплотой. — Мы вас видели под Азовом. Вы тогда братку моего, младшенького спасли, ранен он был — страшно ранен. Поверти, я в этом понимаю, не в одном бою участвовал и разное повидал….

Стрелец ненадолго замолчал, а затем продолжил:

… так я уже прощался с ним. А вы его выходили. Вот, жив он теперяча. А затем Митька, приставленный к вам в госпитля — для помощи. Рассказывал нам, как вы будто за своих детей защищали калеченных. Это когда царёвы потешники, у вас бесчинство устроили. Мы все знаем, как вы у Петрухи в ногах валялись, ища правды. Вот, не по-людски это, коли мы вас бросим.

— А то, что вас в яму посадили, так мы не могли воеводу ослушаться… — Вмешался в разговор юноша. Но под строгим взглядом старшего товарища тут же замолчал.

— Прошка прав, — продолжил старший стрелец, — у воеводы есть царский указ — о том, чтобы этой немчуре, оказывать во всём содействие. Но вы не бойтесь матушка, мы вас отсюда в любом случае вызволим. В крайнем случае, в набат ударим. Просто надо для этого подготовиться — сговориться, чтобы все были готовы выступить….