Айзек Азимов - Камешек в небе. Звезды как пыль

— Глупая мелодрама.

— Неужели? Допустим. Если правда не убеждает вас сейчас, события убедят позже. Будут и другие покушения, и одно из них окажется удачным. С этого момента, Фаррил, вы мертвы.

Байрон поднял голову.

— Подождите! А какой вам от всего этого интерес?

— Я патриот. Я хочу увидеть королевства снова свободными, с добровольно избранными правительствами.

— Нет. У вас есть личный интерес. Не могу принять такого объяснения, потому что не верю в ваш идеализм. Простите, если это вас оскорбляет, — упрямо проговорил Байрон.

Джонти снова сел. Он сказал:

— Хорошо, я объясню. Мои земли конфискованы. До своего изгнания я не выносил приказов этих гномов. Я хотел быть человеком, каким был мой дед до прихода тиранитов. Довольно с вас этих причин для моего сочувствия революции? Ваш отец был вождем этой революции. А вы его предаете?

— Я? Мне 23 года, и я ничего этого не знаю. Вы могли бы найти более подходящего человека.

— Несомненно, мог бы, но он не был бы сыном вашего отца. Если ваш отец убит, вы становитесь Ранчером Вайдемоса, и в этом качестве были бы ценны для меня, даже если бы вы были круглым двадцатилетним идиотом. Вы нужны мне по той же причине, по которой тираниты пытаются от вас избавиться. И если мои доводы вас не убеждают, то их доводы должны вас убедить. В вашей комнате была радиационная бомба. Единственная ее цель — убить вас. А кому еще нужно вас убивать?

Джонти терпеливо ждал, пока не услышал ответный шепот:

— Никому… Значит, это правда о моем отце?

— Правда. Считайте это военной потерей.

— Вы думаете, мне от этого легче?

— Может, когда-нибудь ему поставят памятник со светящейся надписью, видимой из космоса?

— Вы думаете, это сделает меня счастливым?

В голосе Байрона звучала горечь.

Джонти ждал, но Байрон ничего не добавил.

— Что вы собираетесь делать? — спросил Джонти.

— Отправлюсь домой.

— Значит, вы еще не понимаете своего положения.

— А чего вы от меня хотите? Если отец жив, я постараюсь его освободить, а если он мертв, я…

— Спокойно.

В голосе старшего звучало холодное раздражение.

— Вы бушуете, как ребенок. В Нефелос вам нельзя. Разве непонятно? Я говорю с младенцем или со взрослым человеком?

Байрон пробормотал:

— Что же вы предлагаете?

— Вы знаете Директора Родии?

— Друга тиранитов? Знаю. И знаю, кто он такой. Все в королевстве знают всё. Хинрик V, Директор Родии.

— Вы с ним встречались?

— Нет.

— Значит, вы его не знаете. Он слабоумный, Фаррил. Буквально. Но когда ранчо Вайдемоса будет конфисковано, как конфискованы мои земли, — его получит в награду Хинрик. У него тираниты чувствуют себя в безопасности, и именно туда вы должны направиться.

— Почему?

— Потому, что у Хинрика есть влияние на тиранитов, такое влияние, какое может иметь лебезящий щенок. Он может добиться восстановления вас в правах.

— Не вижу — почему. Скорее, он выдаст им меня.

— Конечно. Но вы будете настороже и сможете избежать этого. Помните, ваш титул важен и значителен, но не всемогущ. В конспиративных целях прежде всего нужно быть практичным. Люди будут сходиться к вам из уважения к вашему имени, но чтобы удержать их, вам понадобятся деньги.

Байрон задумался.

— Мне нужно время, чтобы принять решение.

— У вас нет времени. Ваше время кончилось, когда вам в комнату подложили радиационную бомбу. Нужно действовать. Я могу вам дать рекомендательное письмо к Хинрику Родийскому.

— Значит, вы его хорошо знаете?

— Никогда не перестанете меня подозревать, а? Я однажды возглавлял миссию Автарха Лигейна при дворе Хинрика. По слабоумию он, вероятно, не запомнил меня, но не посмеет показать вид, что забыл. Письмо представит вас, а дальше будете действовать по обстоятельствам. Письмо будет готово к утру. А в полдень на Родию улетает корабль. Билет для вас взят. Я тоже улетаю, но другим рейсом. Не медлите. Вы ведь здесь все дела закончили.

Нужно получить диплом.

— Клочок пергамента. Он вам так нужен?

— Не сейчас, но понадобится.

— Деньги есть?

— Достаточно.

— Хорошо. Много иметь при себе денег тоже подозрительно.

Затем он резко произнес:

— Фаррил!

Байрон с трудом выбрался из оцепенения:

— Что?

— Идите к остальным. Никому не говорите, что вы улетаете. Вместо слов пусть говорят действия.

Байрон кивнул. Где-то в глубине сознания возникла мысль, что он не выполнил своего главного долга и тем предал своего погибающего отца. Горечь переполняла его. Ему должны были сказать больше. Он мог бы разделить опасность с отцом. Но он не должен был действовать слепо, ему нужно было сначала узнать правду. Теперь, когда он знал ее, во всяком случае, часть правды об отце, тем важнее отыскать документ. Но на это уже нет времени. Нет времени и для спасения отца. Может быть, нет времени и для жизни.

Тем не менее он сказал:

— Я сделаю, как вы говорите, Джонти.

Сандер Джонти, задержавшись на ступенях, бросил прощальный взгляд на университетский лагерь. В этом взгляде не было восхищения.

Кирпичная дорожка пересекала псевдодеревенскую лужайку, характерную для всех университетских поселений со времен античности: Впереди мерцали огни единственной большой улицы города. За ними, приглушенная дневным светом, расстилалась вечная радиоактивная голубизна.

Джонти несколько мгновений смотрел на небо. Свыше пятидесяти лет назад в его глубинах появились тираниты и положили конец двум дюжинам свободных государств, расположенных за туманностью. Теперь там царит мрак удушения.

Буря обрушилась на эти государства, как громовой удар, от которого они так и не оправились. Лишь время от времени в одном из побежденных миров начиналось слабое брожение.

Организовать сопротивление, объединить недовольных — задача трудная и долгая. Он достаточно пробыл на Земле, завершил свои дела, пора и возвращаться.

Вероятно, сейчас с ним пытаются связаться его соотечественники. Он слегка ускорил шаг. Войдя в комнату, он поймал луч. Луч был личный, можно было не сомневаться, что его не подслушают. Не нужно никакого приемника, никакого прибора из металла и проводов, чтобы уловить слабый поток электронов с импульсами, несущимися через пространство из мира в тысяче световых лет от Земли.

Само пространство в его комнате поляризовано и приспособлено к приему. Его структура изменена по закону случайности, и нет никакой возможности угадать это изменение структуры. И в этом ограниченном объеме пространства только его мозг мог служить приемником, только электрические характеристики его собственной нервной системы могут резонировать в ответ на вибрации луча, несущего информацию.