Себастьян Фолкс - Возможная жизнь

– Ладно, – произнес я, откашлявшись, – давай составим окончательный список песен.

– Сколько их должно быть?

– Я бы записал штук двенадцать. Может, компания сократит до десяти. Думаю, мы получим минут по двадцать на каждую сторону. Если не меньше – все-таки первая запись.

– Надо добавить две такие, которые мы после выкинем?

– Ну да. Если, конечно, они не упрутся, что это суперхиты.

– Думаю, такое нам не грозит.

К тому времени мы уже решили, что в альбом наверняка войдут «Дженевив», «Джулия в судилище снов», «Ты в следующий раз», «Сумеешь взлететь» и «Крепче». Это все на первой стороне. Оставалось около пятнадцати других композиций, и выбрать из них было непросто. Ане хотелось сохранить «Город в резервации» и «Ах, сведи меня с ума», но я считал, что причины для этого у нее скорее личные, чем музыкальные. Первая напоминала ей о том, как она, восемнадцатилетняя, впервые попала в Чикаго, а вторая – о наших недавних чудесных вечерах в Нью-Йорке. На мой взгляд, у нее было несколько песен посильнее, однако я решил подождать, посмотреть, как все сложится в студии.

Мы перелетали Скалистые горы, Аня спала, положив голову мне на плечо. Как только она отключилась, я подумал о Лори, оставшейся на другом конце страны. Представил себе ее горы, Катскиллы, погоду там – наверное, уже похолодало. Надо будет позвонить ей из отеля. Странно, я вспоминал о Лори, лишь когда Аня засыпала. А когда открывала глаза, я жил внутри них и ничего другого для меня не существовало. Где-то над пустыней я тоже начал клевать носом, и разбудила меня стюардесса, попросившая пристегнуться перед посадкой.

В аэропорту мы взяли такси. Я чувствовал то же, что чувствую всякий раз, как попадаю в этот странный город и еду по бульвару Сепульведа. Какое здесь все испанское, какое приземистое, какое раскидистое по сравнению с Нью-Йорком. Другой континент. Должно быть, построить здесь город было не менее трудно, – пожалуй, труднее, у поселенцев и воды-то не было. Америка всегда внушает мне благоговейный трепет перед тем, чего сумели достичь предыдущие поколения. Да, теперь тут обдолбанные наркоманы на всех улицах – но ведь когда-то сюда пришли сильные люди и все правильно сделали.

Отель «Звезда Пасадены» располагался на одном из самых грязных отрезков бульвара Сансет. Стойка портье была побитой и потертой. На ней стоял тяжелый дисковый телефон, медленный вентилятор под потолком шевелил листья росшей в горшке пальмы.

Сам же портье здорово смахивал на занемогшего Сэмми Дэвиса-младшего[35].

– У вас два номера, – сказал он, протянув нам пару ключей с тяжелыми металлическими брелоками. – Двести семьдесят четвертый, в фасадной части, премьер-класса, с видом на Голливуд. И двести восемьдесят девятый, это сзади, окна выходят в наш японский садик. В каждом мини-бар. Номера оплачены, – кроме дополнительных услуг.

– Далеко они друг от друга? – спросила Аня.

– Нет, мэм. Дверь в дверь через коридор.

– Поесть здесь можно?

– Ресторана у нас нет, мэм, но в вашем номере лежит сэндвич-меню. Могу прислать вам что-нибудь из него. А в двести семьдесят четвертом есть мини-кухня на случай, если вы захотите что-то приготовить.

– А продукты тут продают где-нибудь?

– Боюсь, до магазина вам на такси ехать придется. Я попрошу коридорного заняться вашим багажом, а сам выясню поточнее.

Коридорный, здоровяк, напомнивший мне Сэма Кука[36], попытался отобрать у Ани гитару, но получил приказ не трогать ее. Три другие гитары были отправлены прямиком в студию, а эта летела с нами как ручная кладь.

Мы втроем втиснулись в лифт. По тому, как Аня отвернулась к стене, я понял: она едва сдерживает смех.

Номера оказались обшарпанными, с мебелью 50-х. Выкрошившийся цемент в ванной 274-го, «фасадного», наводил на мысль о тараканах. Кондиционер отсутствовал, а стоило открыть окно, как меня тотчас оглушил рев транспорта с Сансет. Номер 289-й с видом на японский садик (двор, в котором траву заменили мелким гравием) выходил на север и был темным, но куда более тихим.

Я полез в карман за чаевыми. Я давно не путешествовал и успел позабыть, что без них в поездке и шагу не ступишь. Впрочем, Сэм Кук, удаляясь, выглядел вполне довольным.

Аня прыснула.

– В Лос-Анджелесе все на певцов похожи?

– Ничего не попишешь. Тот, другой, тоже.

– Сэмми Дэвис. Им бы выступать на пару.

– Как тебе номера?

Аня поджала губы. Мы находились в 289-м, с видом на садик.

– Давай устроимся здесь. А в том будем еду готовить и, если понадобится, репетировать.

– Хорошая мысль, – согласился я. – Здесь хотя бы тихо.

– Мы можем сделать его поуютнее. Я попробую. Господи, ты посмотри на этот мини-бар. Боже ты мой.

Она опять рассмеялась, беспомощно. «Мини-бар» представлял собой плетеную корзинку с бутылкой бурбона «Четыре розы» и пинтой джина. Кроме того, в корзине имелась пачка чипсов, бутылка швепса и шоколадка.

– Где будем кормиться? – спросил я.

– Не знаю. Где, по-твоему, кормится Сэмми Дэвис?

– Он скорее всего питается, как ты, – с утра напихается всякой всячиной, а потом терпит до вечера, пока не вернется домой в Бербанк, а там уж его мама кормит.

– Давай джина тяпнем, – сказала Аня, пробуя ладонью кровать. – Ты не заметил в коридоре автомата со льдом?

– Нет. Хочешь, схожу посмотрю?

– Мне боязно. Как-то тут все на «Психо» смахивает. Будь осторожен, Фредди.

Я прошелся по коридору и ничего не обнаружил. Вернулся в номер, позвонил портье, заказал сэндвичи и лед.

Сэмми Дэвис записал заказ и зачитал его мне:

– Значит, швейцарский сыр с салатом на ржаном хлебе и плавленый на белом с маринованными огурчиками. Кубики льда. Картофельные чипсы. Мороженое будете?

– Нет, спасибо. Вот лимон, это пожалуй.

– Желаете лимон? Ладно, мы будем у вас в десять.

Я положил трубку.

– Он сказал: «Мы будем у вас в десять». Интересно, кто это «мы»?

– Temptations, наверное.

– Если явятся Four факин Tops, я тоже не удивлюсь.

– Это вы так в Лондоне разговариваете? А ну-ка, еще.

– Чтоб я сдох, лапа, кого, по-твоему, они, на хер, пригонят сюда теперь? Лучше скажи тому хмырю, когда он до нас доберется, что ты тетка тертая, можешь в случае чего и по стенке размазать.

Аня, хохоча, повалилась на кровать.

– Дай мне джину, Фред.

– Уверена?

– Ага.

Я плеснул немного джина в стакан матового стекла. Аня отпила, на глазах ее выступили слезы.

– Жуть.

– Я же говорил, подожди.

– Главное – не отступать.

Как я любил ее в ту минуту – сидящую на смятой постели скрестив ноги и продолжающую смеяться, одновременно морщась от джина.