Владимир Рыбин - Здравствуй, Галактика! (сборник)

Но большинство за долгие годы самообмана растеряли свои призвания и теперь не знали, как убить время. Люди искали себя в различных видах творчества. Некий мистер решил на вдоль и поперек изъезженном Ла-Манше поставить новый рекорд. Это было непросто, ибо Ла-Манш уже переплывали по-всякому: и в лодке, и в ванне, и даже в гробу. Но мистер не растерялся перед этим обилием рекордов, он придумал то, чего еще никто не делал, — переплыл пролив задом наперед.

Штангель первым пронюхал об этом, и с его легкой руки началась эра рекордов, открывшая величайшие потенциальные способности человеческого рода. Цваги получили полную возможность убедиться, что и люди «не лыком шиты». Один побился об заклад, что, не вставая, проползет по-пластунски 25 километров, и выиграл пари, другой 850 часов подряд играл на рояле. Женщины ставили рекорды по плачу и болтовне. Некая Эдит Уиллер, стоя на пьедестале, заливалась слезами три часа подряд, ее соотечественница Зела Хингли доказала, что женщина в состоянии ругаться со скоростью 300 слов в минуту. Как и следовало ожидать, женщины во многом оказались слабее мужчин. Олтон Клепп болтала на соревнованиях 97 часов кряду. Но ее оставил позади некий Шихин. Его время — 133 часа. Одна леди заявила о своем рекорде по разводам: она имела 16 законных мужей. Но над ней только посмеялись, когда пришло сообщение от доверенных лиц Мохаммеда Ахмеда Иссы. Они представили документы на 60 разводов. Говорили, что знатная леди едва не умерла от злости и поклялась побить рекорд.

Самыми популярными оказались так называемые «желудочные рекорды». Карол Герри меньше чем за два часа умудрился съесть 10 метров колбасы, а Уолтеру Пинчелу понадобилось всего полминуты, чтобы сжевать огромную луковицу. Сотни претендентов на первенство в этом виде спорта отделались слезами и изжогой.

Жажда первенства охватила человечество. Многочисленные соревнования показали, что даже цваги не смогли изменить традиционных увлечений людей. Сыпались каскады рекордов по выжиманию гирь, по свисту, по танцам. Некий Вальнер, несмотря на преклонный возраст, протанцевал тысячу километров. У него хватило сил подойти к финишу быстрым фокстротом. Карлос Гимнес установил «рекорд мертвеца» — повесился и провисел в петле целых пятнадцать минут. «Рекорд утопленника» побил человек, пробывший под водой целый часа. К сожалению, родственники рекордсмена не пожелали назвать его имя.

Сказывались и профессиональные навыки. Бывший общественный деятель за один только день пожал свыше девяти тысяч рук. Бывший дипломат протанцевал на проволоке 175 часов. Неизвестным остался рекорд бывшего помощника президента. Он забрался в бочку, установленную на 16-метровом шесте, и заявил, что пересидит там всех и бывших, и настоящих, и будущих претендентов. Ему бросил вызов Альфред Хэли, в свое время просидевший в тюрьмах 29 лет. Но публика по привычке больше верила бывшему помощнику президента, чем бывшему уголовнику.

Не побитым остался также рекорд Финиса Кастадимаса. Переодетый в тигровую шкуру, он пробыл в клетке с тиграми три с половиной минуты. Никому не удавалось увеличить этот срок, потому что цваги по недосмотру не наделили тигров способностью чихать…

Но даже в раю всему приходит конец. О его приближении пронюхал все тот же проницательный Штангель. Он раньше других понял, что эра рекордов подходит к концу: людям стали надоедать глупости, и они затосковали по былой деловитости.

Для прессы наступила новая эпоха: репортеры бросились искать в людях человеческие черты. Как и прежде, на первых полосах газет стали появляться фотографии знатных невест, улыбающихся боксеров, задумчивых бывших королей. Однако в новом перевернутом мире знатность оказалась понятием растяжимым. Прежде знатность переплеталась со знаменитостью, а знаменитость с богатством и популярностью. Это были гангстеры, совершившие какой-либо особый грабеж, бедные девочки, сумевшие соблазнить осторожных богачей, дельцы, сделавшие что-то из ничего. Теперь деньги никого не интересовали. Злоумышленники исчезли за стенами «чихоточных» клиник, а бывшие миллионерши вместе с толпами простых девчонок тщетно добивались автографов своих кинокумиров.

И Штангель сделал ставку на единственное сохранившееся без изменений — на человеческое тщеславие. Он разыскивал завистливых актеров, мужей, брошенных женами и потому особенно ревнивых, бывших генералов, живущих отшельниками, чтобы не нервничать при виде нижних чинов, не желавших отдавать честь. А однажды Штангель разузнал о человеке, которого вездесущие цваги, как видно, просто обошли. Этот человек занимался тем, что коллекционировал золото. Он набивал мешки монетами, слитками, водопроводными кранами, которые с приходом цвагов стали золотыми.

Но проинтервьюировать нового «скупого рыцаря» не удавалось. Единственная дельная мысль, которую Штангелю удалось вытянуть из соседей, сводилась к тому, что будто бы когда-то скупец сказал, что цваги приходят и уходят, а золото остается.

Чтобы выманить «паучка» из норы, была предпринята операция под кодовым названием «Самосвал». Целую неделю сотрудники газеты носили в редакцию тяжелые свертки с золотом, которого с приходом цвагов на всех свалках было предостаточно. Когда свертков накопилось много, их ссыпали в кузов самосвала и повезли к дому «скупца». Вся редакция пошла поглядеть на представление. Самосвал шумно подъехал к дверям и с грохотом высыпал целую гору золота. Тут было все: слитки, бунты проволоки, подсвечники, даже почему-то тоже ставшие золотыми оконные шпингалеты. Было все кроме женских украшений. Их в городе по-прежнему не хватало. Как видно, цвагам было не под силу справиться со страстью женщин к безделушкам.

Самосвал уехал, и тишина повисла над улицей. Такая тишь падает на землю, когда грозовая туча готовится перейти от громовых угроз к действию ветром, дождем, градом…

В этой тишине все услышали, как скрипнула дверь. Выглянувший человек был невысок, некрасив и узкогруд и вполне соответствовал представлениям Петера, сложившимся под влиянием некогда прочитанных книг. «Естественно, — подумал Петер, — человек всегда стремится к самоутверждению. Никто не согласен считать себя последним, каждый желает хоть в маленьком, но все же быть единственным, непохожим на других. Ибо человеку надо чем-то оправдывать свое существование. Не ценности сами по себе делают человека злым, а злые люди особенно крепко хватаются за «соломинку» искусственных ценностей. Не деньги порождают зло, а злое и недостойное упорно стремится превратить деньги в единственное мерило всего и в том числе самого Добра. Так Добро, оцениваемое деньгами, приобретает Зло в качестве судьи…»