Владимир Щербаков - Семь стихий. Научно-фантастический роман

А в это время над Землей, на высоте тридцати тысяч километров, заканчивали монтаж колец дополнительных отражателей. Там парили в невесомости почти разумные электрические существа, и я собрался к ним в гости. Ольмин напутствовал меня:

— Там все обстоит гораздо проще. Раз нет атмосферы, значит, к металлу не прилипают молекулы газа. «Брони» нет. Нет окислов и влаги — еще одно преимущество. Вот почему в космическом вакууме работать легче. Холодная сварка может даже стать нежелательным спутником в космических экспедициях и происходить самопроизвольно там, где ее не просят.

Представьте себе демонтаж космического устройства. Люди в скафандрах, металлические конструкции в духе Уэллса, накрепко схваченные болтами… Пробуют отвернуть гайки на крышке какого-нибудь лунного генератора напрасный труд! Гайки приварились к крышке. Болты слились с металлом. Холодная космическая сварка! Тут, смотришь, шкивы приварились к осям сварка сдвигом! — там на машину налипли какие-то лунные самородки. Аврал: нужно резать автогеном!

Разумеется, этого не будет: специалисты вовремя разобрались в секретах маленьких золотых коробочек из Ирландского национального музея.

КАТАСТРОФА

Вечером накануне катастрофы ионолет доставил меня с орбиты на одну из станций Приозерья.

Проснулся я рано и сразу же вылетел на Берег Солнца. В дороге узнал о случившемся.

— Море прорвало свод третьего тоннеля, — лаконично известили меня.

Я знал, чего стоило проложить под морским дном этот третий тоннель. Там сплошные скалы, едва прикрытые осадочными породами. Подходы к тоннелю начинались у линии старых металлургических бассейнов, где после прилива скапливалась морская вода — потом она постепенно вытекала сквозь фильтры, собиравшие уран, золото, платину, мышьяк. Один из бассейнов был взорван, и на его месте создана площадка.

Отсюда стартовал тоннель два года назад. Его жерло было похоже на кратер вулкана, я помню старые фото. Он шел наклонно вниз, пробивая себе путь через шельфовый участок, а выходная его чаша могла бы поглотить без остатка небольшой остров, вздумай он опуститься на дно, как сказочный град Китеж.

Два года работы увлекли людей, твердо уверовавших, что более фантастической мечты еще не приходилось претворять в жизнь. Я сам испытал это чувство: проект впечатлял. Мне казалось, ничего более значимого для всех нас не делалось с тех пор, как запустили искусственное сердце планеты — дейтериево-водородные станции на океанском дне.

И вот стряслось… Настоящая беда… Что станется с проектом, если тоннель будет затоплен? Миллиарды кубометров воды не так-то просто потом откачать. Я не говорю уже о том, что сооружение придет в полную негодность. Тогда, наверное, будет легче прорыть новый тоннель, чем восстановить старый. Значит, еще два года, ну год… Я теперь болел не только за судьбу проекта. Но еще и за Ольмина. И еще один человек ждал завершения работы с нетерпением… Все надежды Аиры связаны с возможностью управлять излучением звезд.

…Каждые пять минут я включал экран и старался хотя бы угадать контуры сооружения, спрятанного так глубоко, что проникающее излучение передатчиков информа едва достигало нижних горизонтов. По этой смутной картине только и можно было понять, что водопад расширял свое русло, целая река устремилась внутрь тоннеля, и поток набирал силу на глазах. Я наблюдал первые попытки определить масштабы катастрофы. Две автоматические морские «черепахи», опоясанные многотонными свинцовыми кольцами балласта (чтобы не втянуло внутрь!), приблизились к прорану и выполнили рекогносцировку.

За ними стала подтягиваться техника. Но все происходило как-то убийственно медленно. Час полета на эле заставил меня понервничать. Я видел, как от берега отошел транспорт, груженный гигантскими бетонными блоками и заградительными фермами. Как я узнал позже, на берегу еще не представляли тогда всей опасности.

— Частично размыт свод третьего тоннеля, — монотонно повторяла невозмутимая девица информа в ответ на мои вопросы, — техника спешит к месту катастрофы. Дежурный оператор ранен. Других происшествий не отмечено.

Я связался с институтом, но Ольмина не застал. Мне даже не потрудились ответить, где он сейчас. Я едва пробился к Телегину. Он холодно взглянул в мою сторону, его темные глаза были непроницаемы.

— Прилетите на место, сами узнаете, — пробурчал он и выключил связь.

Я погрозил кулаком. Мне оставалось десять минут полета.

Эль обогнул сопку и ворвался в последний распадок перед возвышением: за низким перевалом был Берег Солнца. Но третий тоннель был дальше. А то место, где разворачивались главные события, — это шельф у самого материкового склона. Я решил нырнуть на берег, сменить машину. На универсальном эле я мог подобраться к прорану. Мне подвернулась чья-то неплохая посудина. Я спикировал на нее, как ястреб: оставил свой эль — и свечой вверх.

Вызвал дежурного. Боже, чего стоило добиться от него нескольких слов! (Никто всерьез не принимал мои шансы в этой игре. Более того, я был лишним.)

— Да, там люди… — хмуро ответил он. — Ситуация нестандартная. Руководит Николай Карин.

— Карин! — воскликнул я.

Я хорошо знал молодого инженера из Болгарии. Он был еще и режиссером в придачу.

Это он рассказал мне, как во время первой киносъемки в его жизни, когда он еще и не думал об окончательном выборе жанра, очаровательная Соня Беланова убедила его. Нет, не словами. Снимался эпизод: Он и Она. Через минуту они должны расстаться. Они еще что-то говорили друг другу. Между ними прозрачный шлюз орбитальной станции. Слов уже не слышно: видно только Ее лицо. Она улыбается, пытается что-то сказать… плачет. В этот момент на лоб Ее упала прядь волос. Еще немного, и Она закроет глаза, тогда прощай лента, съемку придется повторять. Но две орбитальные станции разойдутся через минуту-другую. Дубль возможен только в принципе: съемка в космосе! Карин показал знаками: Соня, волосы мешают. И в тот же момент увидел, на руке ее кольцо, которого по сценарию быть не должно. «Кольцо!» — воскликнул он в отчаянии. И увидел: Беланова снимает кольцо, причем за кадром, так что камера этого не чувствует, освободившейся рукой поправляет волосы — и все это время играет… Да еще как! Ее лицо тогда заставило его поверить в чудо перевоплощения. И это было самым сильным впечатлением, которое когда-либо на него производило искусство.

Карин там… у тоннеля.

— Что с ним? — крикнул я, включив связь.

— Прекрасно себя чувствует, — ответил дежурный и, помедлив, добавил: — По-видимому, в отличие от вас.