Юрий Петухов - Вторжение из ада

Кровавый след тянулся по паркету за министром. Но прежде, чем он истечет кровью, он успеет нажать спусковой крюк, это яснее ясного. Нет, не спешит! Глаз не видно, только узкие, запекшиеся щелочки… он торжествует!

он видит перед собою немощного, слабого, болезненного старца, и он торжествует свою победу, он смакует этот миг! Ивана передернуло. Так глупо влипнуть, так глупо, когда все так хорошо шло, надо же!

– Ну что, сука?! – прохрипел министр. – Хотел один остаться? Выслуживаешься?!

Иван молчал. Шли секунды. И каждая могла стать последней в его жизни. Но он не ошибся – министр обороны, этот бывший министр, предатель, подонок, мерзавец, ничтожество выдавал себя с головой – он работал на них, как работал сам Правитель, как работал тот, кому надлежало блюсти безопасность государства и народа.

Выродки! Мразь! Гниль! Но где же начальник охраны?

где широкоскулый?! Где Глеб Сизов?! Эх, если бы он был в своем теле! Один прыжок! Один удар! Нет, судьба распорядилась иначе. Значит, придется умереть. Придется.

Он сражался до последнего. Не щадил себя. Но у каждого есть свой срок.

– Сейчас ты сдохнешь, старая сволочь, – почти беззлобно просипел министр, – но не сразу! Я отшибу тебе ноги, и ты будешь лежать на этом зеленом ковре и медленно издыхать, у тебя будет время подумать, старый козел, представить, как твой гнилой труп выбросят в мусорную яму, и как его будут обжирать вонючие, голодные, бездомные псы… не волнуйся, я сам позабочусь, чтоб все было именно так! А потом я прикажу привести сюда все твое ублюдочное семя, я скормлю их крысам в подвалах, понял?! Ты на кого посмел руку поднять, сука?!

Ты что, забыл, кто за мной стоит?! – Злорадство распирало министра, он никак не мог остановиться, он ликовал – изуродованный, полумертвый, истерзанный и забитый, он верил, истово верил, что выживет, выкарабкается и будет править, ах, как он будет править! его трясло от вожделения и сладострастия, он захлебывался кровью, но хрипел, хрипел. – А теперь получай, сука!!!

Иван не услышал выстрела. Он лишь увидал, как опустилось вниз черное дуло бронебоя, опустилось до уровня его лодыжек. А потом его ударило будто десятью ломами, подбросило к потолку, расплющило об него, оставило кровавое пятно, бросило вниз, на разбитый в щепу паркет, снова ударило и бросило в беспросветный мрак. Но он пересилил шоковый удар, он вернул себе сознание, хоть на миг, на долю мига – он воин, и он будет драться до последнего… как?! Глазам открылось ужасающее – ноги, самое колено были оторваны, из обгорелых, залитых черной кровью штанин, торчали раздробленные кости. Боль! Дикая, непереносимая боль! Он вздернул голову кверху. И прямо над собой узрел торжествующее, багровое лицо, нет, не лицо, рожу, кабанью, звериную рожу, скалющую крупные, наполовину выбитые зубы.

– Ну как ты себя чувствуешь, сука?! – прошипела почти в глаза эта рожа, – А, Правитель? Теперь ты понял, что был не прав?!

– Понял, – еле слышно прошептал Иван.

Жизнь уходила из чужого тела. Уходила, убивая и его, находящегося в этом теле. Он держался лишь на своей чудовищной силе воли. И он выжидал. Ближе! Еще ближе! Рукоять меча скользнула в холодеющую ладонь. Ну, давай же еще немного!

– Что-то ты слишком быстро издыхаешь, Правитель?! Ты не даешь мне насладиться твоими судорогами, – шипел министр, склоняясь над умирающим, заглядывая в мутнеющие глаза, будто именно в них должен был загореться ответ на какой-то очень важный для него вопрос. – Видишь, сука, они не вливают в тебя свою энергию, свою силу. Значит, они бросили тебя! Значит, ты не прав… а прав я! Подыхай, сука, подыхай!

Мертвенно-белая рука взлетела вверх. Лезвие меча вырвалось из рукояти подобно ослепительному лучу во мраке… то ли голова министра, то ли кабанья рожа с промелькнувшим на ней мимолетным изумлением, еще не переросшим в ужас, подпрыгнула над истерзанным, залитым черной жижей туловищем и тяжело упала на лохмотья, перемешанные со щепой, покатилась к мрачному, зеленому аквариуму, замерла, скаля остатки желтых зубов. Рука разжалась, рукоять поглотила сверкающее лезвие меча, скользнула из ладони вверх по предплечью.

– Я все понял, – оцепенело прошептал Иван.

И пополз в кабинет. Там нет никого, но туда придет, обязательно придет Глеб Сизов, его парни, они окажут помощь, они… нет, они не спасут его, он труп, полный труп. Но он успеет сказать Глебу пару слов, и тот все поймет, обязательно поймет!

– Господи! Помоги, дай сил, последних сил! – молил он бессвязно, еле шевеля губами. – И ты, Воитель Небесный… не спеши, я еще приду к Тебе, я встану в золотые полки, не спеши, мой меч – твой меч… Света, Светик, прости меня, за все прости!

Он полз, уже и не живой и не мертвый, полз преодолевая с чудовищным усилием каждый сантиметр, обливаясь кровью, ломая ногти, до исступления кусая губы, лишь бы не потерять света, не уйти во мрак.

И он выполз. Возле самого стола лежал в уродливонелепой позе широкоскулый начальник охраны. У него был переломлен хребет. На лице, восковом, отрешенном, застыла гримаса боли. Труп! Потом скажут – умер на своем боевом посту… верно скажут. Иван прополз мимо.

Жизнь истекала из него. Шли последние секунды. Он ясно и вполне осознанно чувствовал это. И никто уже не поможет. Никто! Сейчас наступит последнее, минутное просветление, будто вспышка света – так всегда бывает, он знал – а потом вечный, беспросветный мрак, ничто!

Еще немногим позже, через неделю, месяц, год беспросветный мрак поглотит все человечество, и придет уже полное, безысходное, необратимое и всевластное Ничто.

Так будет. Да, теперь будет так. Все понапрасну… Нет, вырывающаяся из тела жизнь, последняя ее капелька, озарила угасающий, меркнущий мозг. Яйцо! Превращатель!

Как он мог забыть! Рука медленно, смертельно медленно полезла во внутренний карман, это была мука, это была пытка… но она нащупала его, последнюю соломинку, яйцо-превращатель. Все это длилось вечность. Все это длилось миг. Уходя в небытие, Иван вцепился зубами в холодное, утратившее упругость яйцо, сдавил губами… и оно приняло его последний выдох.

Кеша сразу узнал ее – родимую и дорогую сердцу.

Капсула. Боевая, десантная, красавица, спасительница!

Они вырулили прямо к поблескивающему черному боку.

И она их приняла. Не отвергла. Еще бы, они ее родные детки. Ровно сорок три минуты понадобилось ботам, чтобы настичь ее возле Марса, играющую в прятки с полуразвалившимся пористым Фобосом.

– Все ребятки, теперь мы дома! – расчувствовался Кеша.

– Добрались без происшествий, – согласился командир отделения, но не сержант по званию, а капитан – само отделение состояло не из рядовых, а из лейтенантов и старлеев, это сразу удивило Булыгина. Впрочем, вскоре его волнения рассеялись: и капитаны, и лейтенанты, и старлеи бесприкословно подчинялись ему, все двадцать человек, два отделения, два альфа-бота. Ну и прекрасно.