Владислав Бахревский - Журнал «Приключения, Фантастика» 3 95

— Нам бы на подмогу… — начал было Сигурд. Но Гуг осек его сразу.

— Грязь грязью замочится… а мы на чистое дело идем. На святое дело, мой мальчик! Иван верно толковал, наши души загубленные, но Господу один раскаявшийся грешник дороже ста праведников, мы, своими руками спасем души миллиардов, даже если руки наши станут багряными от крови этих нелюдей… мне горько говорить все это тебе, мой мальчик, но кто ж знал, что именно на наш с тобой век выпадет конец света?!

Иван открыл глаза. Он был бодр, свеж и здоров — ровно настолько, насколько мог быть бодр, свеж и здоров Правитель, точнее, его уродливое тело. Трех минут хватило. Можно продолжать. Еще двое-трое суток кряду. Аквариум пуст. Тут не должно быть чужих глаз и чужих щупалец. Тут, в сердце России, вообще не должно быть чужих. Давно позабытая поговорка: «рыба гниет с головы». Верно, значит, и чистить ее надо с головы. А голова здесь. Гниль. Вырождение. Патология. Гниль. Дегенерация! Все было известно еще тысячелетия назад. И рецепты были… И все оставалось по-прежнему. Опять гниль. Опять надо чистить. Чистильщик всегда не по нраву многим. Многим выродкам. Многим заблуждающимся. Многим одураченным. Многим недругам. Многим! Но это их личное дело. Хирург не спрашивает у раковой опухоли, нравится ли ей, когда ее вырезают или нет, он просто берет нож и вычищает гниль. И хватит, хватит философствований. Пора за дело браться.

Иван-Правитель встал с дивана.

И тут же чуть не повалился на него обратно.

Панель вылетела с треском и грохотом. Зарядом из бронебоя вышибло непрошибаемое стекло, разметало по комнате кресла и креслица, диванчики и стулья… На пороге, точнее, в проеме стоял багрянолицый, избитый до полной неузнаваемости бывший министр обороны. Его огромная туша покачивалась, с трудом удерживаясь на ногах. Костюм был изодран в клочья, в здоровенные рваные дыры проглядывала шерстистая кудлатая грудь. Это был не человек, это было взбесившееся животное, раненный кабан, поднявшийся на две конечности.

Но где начальник охраны?! Почему этот гад вооружен?! Ах, Света, Света! Оставила в кабинете бронебой! Какая непростительная ошибка! Из-за таких вот мелочей рушатся грандиозные планы, обращаются в пыль несвершившиеся великие свершения. Проклятье! Иван понимал, что он не успеет сбить с ног этого кабана, что тот опередит его… ствол бронебоя медленно поворачивался от окна к дивану.

Кровавый след тянулся по паркету за министром. Но прежде, чем он истечет кровью, он успеет нажать спусковой крюк, это яснее ясного. Нет, не спешит! Глаз не видно, только узкие, запекшиеся щелочки… он торжествует! он видит перед собою немощного, слабого, болезненного старца, и он торжествует свою победу, он смакует этот миг! Ивана передернуло. Так глупо влипнуть, так глупо, когда все так хорошо шло, надо же!

— Ну что, сука?! — прохрипел министр. — Хотел один остаться? Выслуживаешься?!

Иван молчал. Шли секунды. И каждая могла стать последней в его жизни. Но он не ошибся — министр обороны, этот бывший министр, предатель, подонок, мерзавец, ничтожество выдавал себя с головой — он работал на них, как работал сам Правитель, как работал тот, кому надлежало блюсти безопасность государства и народа. Выродки! Мразь! Гниль! Но где же начальник охраны? где широкоскулый?! Где Глеб Сизов?! Эх, если бы он был в своем теле! Один прыжок! Один удар! Нет, судьба распорядилась иначе. Значит, придется умереть. Придется. Он сражался до последнего. Не щадил себя. Но у каждого есть свой срок.

— Сейчас ты сдохнешь, старая сволочь, — почти беззлобно просипел министр, — но не сразу! Я отшибу тебе ноги, и ты будешь лежать на этом зеленом ковре и медленно издыхать, у тебя будет время подумать, старый козел, представить, как твой гнилой труп выбросят в мусорную яму, и как его будут обжирать вонючие, голодные, бездомные псы… не волнуйся, я сам позабочусь, чтоб все было именно так! А потом я прикажу привести сюда все твое ублюдочное семя, я скормлю их крысам в подвалах, понял?! Ты на кого посмел руку поднять, сука?! Ты что, забыл, кто за мной стоит?! — Злорадство распирало министра, он никак не мог остановиться, он ликовал — изуродованный, полумертвый, истерзанный и забитый, он верил, истово верил, что выживет, выкарабкается и будет править, ах, как он будет править! его трясло от вожделения и сладострастия, он захлебывался кровью, но хрипел, хрипел. — А теперь получай, сука!!!

Иван не услышал выстрела. Он лишь увидал, как опустилось вниз черное дуло бронебоя, опустилось до уровня его лодыжек. А потом его ударило будто десятью ломами, подбросило к потолку, расплющило об него, оставило кровавое пятно, бросило вниз, на разбитый в щепу паркет, снова ударило и бросило в беспросветный мрак. Но он пересилил шоковый удар, он вернул себе сознание, хоть на миг, на долю мига — он воин, и он будет драться до последнего… как?! Глазам открылось ужасающее — ноги, самое колено были оторваны, из обгорелых, залитых черной кровью штанин, торчали раздробленные кости. Боль! Дикая, непереносимая боль! Он вздернул голову кверху. И прямо над собой узрел торжествующее, багровое лицо, нет, не лицо, рожу, кабанью, звериную рожу, скалющую крупные, наполовину выбитые зубы.

— Ну как ты себя чувствуешь, сука?! — прошипела почти в глаза эта рожа. — А, Правитель? Теперь ты понял, что был не прав?!

— Понял, — еле слышно прошептал Иван.

Жизнь уходила из чужого тела. Уходила, убивая и его, находящегося в этом теле. Он держался лишь на своей чудовищной силе воли. И он выжидал. Ближе! Еще ближе! Рукоять меча скользнула в холодеющую ладонь. Ну, давай же еще немного!

— Что-то ты слишком быстро издыхаешь, Правитель?! Ты не даешь мне насладиться твоими судорогами, — шипел министр, склоняясь над умирающим, заглядывая в мутнеющие глаза, будто именно в них должен был загореться ответ на какой-то очень важный для него вопрос. — Видишь, сука, они не вливают в тебя свою энергию, свою силу. Значит, они бросили тебя! Значит, ты не прав… а прав я! Подыхай, сука, подыхай!

Мертвенно-белая рука взлетела вверх. Лезвие меча вырвалось из рукояти подобно ослепительному лучу во мраке… то ли голова министра, то ли кабанья рожа с промелькнувшим на ней мимолетным изумлением, еще не переросшим в ужас, подпрыгнула над истерзанным, залитым черной жижей туловищем и тяжело упала на лохмотья, перемешанные со щепой, покатилась к мрачному, зеленому аквариуму, замерла, скаля остатки желтых зубов. Рука разжалась, рукоять поглотила сверкающее лезвие меча, скользнула из ладони вверх по предплечью.

— Я все понял, — оцепенело прошептал Иван.

И пополз в кабинет. Там нет никого, но туда придет, обязательно придет Глеб Сизов, его парни, они окажут помощь, они… нет, они не спасут его, он труп, полный труп. Но он успеет сказать Глебу пару слов, и тот все поймет, обязательно поймет!