Джек Финней - Меж трех времен

— Подождите здесь.

Я остался один на маленькой дощатой площадке размером примерно десять на десять футов. Направо виднелась темная сцена, маячили краешки множества декораций, подымались в темноту какие-то таинственные веревки. Из коридора, куда удалился мой приятель-швейцар, доносилось женское пение. Кто-то рассмеялся легким, профессиональным, добродушным смехом. Какой-то мужчина выругался — без особой, впрочем, злости. На кирпичной стене слева от меня висела доска для объявлений, и я подошел к ней — полюбопытствовать, что написано на приколотых кнопками листках.

На одном из них был напечатан список выступлений, размечено время выходов в дневном и вечернем представлении. Объявление, напечатанное типографским шрифтом на картоне, — у меня было время переписать его, — гласило:

«Не произносите на этой сцене слов „пузан“, „сукин сын“, „ух ты, Боже мой!“, если не хотите, чтобы вас немедленно уволили. Не обращайтесь с подобными словами ни к кому из зрителей. Если вы не способны развлечь публику мистера Кита, не оскорбляя ее слуха, старайтесь делать все от вас зависящее. Отсутствие таланта вызовет меньшие нарекания, чем оскорбление слуха зрителей. Если у вас возникнут сомнения в характере вашего номера, посоветуйтесь с местным антрепренером прежде, чем выйти на сцену, ибо если вы допустите святотатство, непристойность или хотя бы намек на вышесказанное, вы немедленно покинете это место и никогда более не будете выступать в театре, которым управляет мистер Кит». Вот это да!

Вверху, на деревянной рамке доски объявлений, кто-то тщательно выписал карандашом: «Не посылайте одежду в стирку, пока не пройдет первое представление». На самой же доске, выкрашенной в белый цвет, было множество всяких надписей, сделанных и карандашом, и чернилами: «Не вините оркестрантов, они слишком много торчат в пивнушке, чтобы еще и репетировать»… «Бог ты мой, до чего маленькая сцена»… «Где же почта?»… «Мы знаем, что театр насквозь прогнил, а как насчет вашего представления?»… «Гримуборные подметаются каждое лето»… В углу доски была приколота отпечатанная в типографии визитная карточка: «Братья Зено, акробаты; обращаться через доску объявлений». Оттиснуто со штампа: «Люк Мэйсон из „Труппы Джоша Уилкинса“ — величайший комик Америки». Карандашом на квадратике бумаги, тщательно оторванном от конверта, написано: "Фло де Вир из труппы «Красотки Бостона» шлет сердечный привет сестрам Рэнглер из труппы «Веселые Мародеры». Отпечатанный список с заголовком «Пансионы»: двадцать с чем-то адресов, по большей части в районе Западных Тридцатых и Сороковых, и еще с полдюжины прибавлено от руки, карандашом. Возле некоторых адресов — тем же карандашом — комментарии: «Хороший… Кормят хорошо, но маловато… Паршивое местечко — только для акробатов». За спиной раздались шаги швейцара, и когда я обернулся, он ткнул большим пальцем куда-то себе за спину, буркнул: «Идите вон туда» — и, обойдя меня, вернулся в свое кресло. Я почувствовал сильное искушение потребовать назад свои двадцать долларов.

Я вернулся в тот же короткий коридор и, повернув из него направо, вышел в другой коридор, пошире, где располагались гримуборные, тянувшиеся параллельно сцене — во всяком случае, мне так показалось; ориентироваться здесь было затруднительно.

И в коридорах, и в гримуборных было полно народу — должно быть, все участники сегодняшнего представления. Я шел все дальше, заглядывал в гримуборные, огибал, зачарованный, людей, толпившихся в коридоре. По большей части они не обращали на меня внимания, но те, с кем я встречался взглядом, приветственно кивали. Не слишком ли бесцеремонно было с моей стороны заглядывать в гримуборные? Но ведь я не знал, как еще мне отыскать Голубиную Леди. И вдруг увидел ее — она сидела за туалетным столиком, спиной к коридору, но наблюдала за мной в зеркало. Она уже была одета для выхода на улицу. У стены гримуборной стояли три большие квадратные птичьи клетки, накрытые полотном. Я остановился у двери, Голубиная Леди сказала: «Входите», и я поблагодарил за то, что она согласилась встретиться со мной.

— И чем же я могу вам помочь?

— В этом месяце, не знаю точно, в какие дни, одна пара будет выступать с номером в варьете. Мне нужно увидеть их, но я не знаю, где именно они будут выступать, когда и как это можно выяснить.

Она помолчала немного, дожидаясь, не скажу ли я что-то еще, затем сказала:

— Тешу себя надеждой, что вам известно название номера.

— Тесси и Тед.

Голубиная Леди задумалась, затем покачала головой:

— Я о таких не слыхала. Что у них за номер?

— М-м… она, кажется, поет. А он играет на фортепьяно и танцует.

— А почему вы обратились именно ко мне?

— Ну, мне пришлось выбирать среди велосипедистов, Джо Кука, Крауса и Рауса и прочих. Ваше лицо на фотографии выглядело самым добрым.

— Так оно и есть! И я на самом деле такая. — Теперь она улыбалась. — Ну что ж, выяснить это будет нетрудно.

Она взяла со столика номер «Вэрайети», развернула, перелистала страницы, затем перегнула газету на странице, заполненной мелким убористым шрифтом, и отдала мне:

— Поглядите-ка вот это; если только они выступают, вы их сам и отыщете.

«Программы на следующую неделю театров варьете с тремя или менее представлениями ежедневно. Все театры открыты в течение недели, в понедельник дневные спектакли, если не указано дополнительных сведений». Страница под этим заголовком была битком набита мелким шрифтом и обильно насыщена значками. «Театры, значащиеся в списке как „Орфеум“ без иных различительных описаний, принадлежат к сети театров „Орфеум“. Театры, за названием которых следуют в скобках буквы С-К, принадлежат к сети театров Салливана-Консидайна… (П) — Театры Пантеджа… (Лоев) — Театры Маркуса Лоева…» Это был целый мир, о котором я не знал ровным счетом ничего.

Нью-Йорк, само собой, стоял в этой очереди первым, и возглавлял список театр, в котором мы сейчас находились, — «Театр Пятой авеню». Программа начиналась с минувшего понедельника: «Семейство Доил… Краус и Раус… Смит, Смит, Смит и Смитики… Вернон и Вера… Баньши за оградой… Мадам Зельда… Голубиная Леди… Джо Кук… Мерлин Великий».

Следующим был «Америкэн» (Лоев), еще один длиннейший список номеров… то же самое в «Колониальном» (U.B.O)… и так далее и так далее, десятки, дюжины номеров варьете, которые представлялись на этой неделе в Нью-Йорке, Бруклине, Бронксе. Но нигде — ни полслова о Тесси и Теде. После Нью-Йорка в алфавитном порядке шли программы представлений, сыгранных в минувший понедельник в Атланте, штат Джорджия, Атлантик-Сити (пирс Янга), Окленде, Плэттсбурге, Портленде, Пуэбло…