Юрий Никитин - Рассветники

Жандармам удалось освободить две полосы, и автомобили поспешно ринулись в эту щель, а потом на просторе все ускорились, потому что опоздунам надо наверстывать упущенные возможности.

Энн вышла навстречу, я выскочил и распахнул перед нею дверцу, рисуясь своей воспитанностью, сам довольный и гордый, что я вот такой.

– Ах-ах, – сказала она, но я видел, что ей приятно, – ты тоже против прогресса? Как старомодно!

– Еще как, – согласился я счастливо. – Меня тянет даже баллады в твою честь складывать, а то и сочинять! Могу даже перед твоим балконом исполнять. А ты мне сбросишь конец шарфа, чтобы я к тебе взобрался…

– А другой конец шарфа будет на моей шее? – осведомилась она. – Да и далековато тебе будет карабкаться на тридцать второй этаж, дорогой мой Ромеро…

– А не Ромео? – спросил я.

Она помотала головой:

– Пришлось заменить на Ромеро, чтобы не было ассоциаций с Ромео Баттини, видным деятелем фашизма в Италии. Никто и не заметил разницы, так что все в порядке. Кто теперь слышал о каком-то Шексперге?

– Может, – сказал я неуверенно, – Шекспире?

Она отмахнулась:

– Ему тоже пришлось заменить имя… Нет, имя оставили… вроде бы, а вот фамилия, увы, совпала с той, что у террориста, который взорвал в Нью-Йорке вокзал.

– А-а, – сказал я, – тогда да, понятно. Но это неважно, это все уходит в прошлое. Еще лет через двадцать никто и не вспомнит ни о Шекспире, ни о Шексперге. Как у тебя с фильмами, еще не кончились?

Она вздохнула:

– Да, мы их почти все умиротворили, однако с фильмами вообще трудно. Народ их теперь почти не смотрит, несмотря на все спецэффекты, ухищрения и вложенные деньги. Сейчас новости настолько интересные и разнообразные, что просто оторваться трудно, какие там фильмы, какие боевики, какие ужастики?

– Ну да, – промямлил я, – это да… к тому же ужасников не осталось, верно? По-моему, всех истребили?

– Ну, – ответила она задумчиво, – вообще-то, еще есть…

– Это когда кто-то прищемит пальчик? – спросил я. – А если молотком попадет, то вообще катастрофа?

Она улыбнулась своей тихой ровной улыбкой:

– Ты всегда такой резкий в определениях…

Я кивнул, не зная, что сказать. Сейчас в продаже новая модель sweet dools, свидолок, как зовут в обиходе, без всяких гипертрофированных вторичных половых, без бурных эмоций, очень ровная и даже интеллигентная модель секс-партнерши, я еще в первый раз, когда увидел, то дернулся от потрясающего сходства с Энн.

Потом как-то пришлось побывать у Кириченко, его новенькая свидолка время от времени заходила в комнату, подавала кофе и печенье, сдержанная, воспитанная, очень спокойная, отвечала мягким голосом, но не слишком, без заискивания, с достоинством, и сейчас вот я смотрел на Энн и с ужасом видел, как эти гады сумели скопировать пусть даже не лично Энн, но этот тип женщин, причем не только внешне, но и в поведении.

– Что-то случилось? – произнесла Энн. – Ты так смотришь… Работа совсем заездила? Ты и появляться стал реже… Последний раз был уже и не помню когда!

– Время летит, – согласился я. – А работы все больше.

– Счастливый, – произнесла она. – А вот мы свою практически выполнили. Уже три четверти работников уволены, а нам осталось еще около двух месяцев завершать… а потом…

– Такие кадры, – сказал я бодро, – не останутся без работы!

Она улыбнулась, некоторое время смотрела ожидающе и с вопросом в глазах, потом кивнула и стала смотреть в окно, спокойно и отрешенно, тихо наслаждаясь комфортом в салоне, тихой музыкой, моим присутствием, лицо у нее стало таким светлым и чистым, что у меня мелькнула мысль предложить ей поработать у нас, что-нибудь бы нашли…

– Кстати, – сказал я, – видел анонсы какого-то фильма про вампиров. Неужели выпустят в прокат?

Она кивнула, лицо сразу омрачилось.

– Уже выпустили, – произнесла она хмуро, – кто-то недоглядел, если не сознательная провокация. Сейчас там разбираются, многих уволили, а кто-то пойдет под суд… Оправдываются, что вампиры у них все хорошие, любят, страдают, кровь у людей почти не пьют… а если пьют, то у плохих… Понимаешь, вампиры – это вторая гадость после Робин Гуда. Все мы с детства бунтуем против правил, даже примерным школьникам отличникам хотелось бы стать Робин Гудами, потому они с таким удовольствием смотрят о лихих разбойниках и пиратах фильмы, читают книги, играют за них в баймы.

– А вампиры?

– Они пришлись ко двору еще лучше, – объяснила она, – потому что легко вписываются в индустриальный пейзаж! А Робин Гуд, как ни крути, должен остаться в прошлом.

Я подумал, что в каждом из нас таится нечто такое, что хочется насрать соседу под дверью, это вот и тянет болеть за вампиров, смотреть про них фильмы и сериалы, сопереживать.

– А как с фильмом?

– Мы уже потребовали полного запрета, – сообщила она, – и наказания виновных. Сейчас показ в кинотеатрах приостановлен до решения суда, но мы не сомневаемся, будет наказано по всей справедливой строгости!

– Как насчет, – спросил я осторожно, – протестов общественности?

Она переспросила:

– Со стороны интеллигенции?

Я сдвинул плечами:

– Ну, отечественную я в расчет не беру. Я вообще стараюсь игнорировать эту прослойку психически странных людей. Для русского интеллигента очень важно, чтобы его личное мнение ни в коем разе не совпадало с точкой зрения правительства, даже если то заявляет, что дважды два четыре, зато очень важно, чтоб полностью совпадало с мнением оппозиции, какую бы хрень та ни несла…

Она сказала мягко:

– Ты чересчур… Да, все идеи русской интеллигенции разрушительны, но что делать, это реакция на сотни лет авторитарной власти! Такой интеллигенция в России сформировалась, такой и осталась… даже в демократическом обществе. Сейчас она, понятно, переживает кризис…

– У нее всегда кризис, – сказал я враждебно. – За все века ни одной конструктивной идеи! Только критика и разрушение…

Она пожала плечами:

– Во всяком случае, эта прослойка себя дискредитировала, и ее в расчет не принимают уже нигде. Она давно уже не влияет на общество… Как в старое недоброе время. И неважно, как они вампирят, мы поступаем так, как надо, а не как им хочется…

Я помалкивал, наблюдая, как мимо скользят дома, столбы, проскакивают по встречной полосе автомобили, предвкушал, как после кафе затащу Энн к себе и постараюсь уговорить наконец зажить вместе.

Она осмотрелась в салоне, даже оглянулась на заднее сиденье, брови удивленно приподнялись.

– Что-то ищешь?

– Ты не автомобилист, – сказала она то ли обвиняюще, то ли просто с твердым убеждением.

– Заметно?

– Да, – сказала она, – у них у всех предусмотрены такие штучки…