Михаил Михеев - Охота на невесту

Когда Прим закончил разговор и поднял глаза, он наткнулся на спокойный, ледяной взгляд Корбина. Похоже, все встало на свои места, картинка сложилась, но сгладить ситуацию не удалось – говорить что либо было уже поздно.

– Помнится, в свое время мы договаривались, что баб друг у друга отбивать не будем? Похоже, кое-кто о многом забыл.

– Послушай…

– Нет, это ты послушай! Харэ делать из меня дурака. Я на тебя зла не держу, но и лицезреть твою рожу мне неприятно. Ясно?

– Ясно. Но, во-первых, ты все неправильно понял, а во-вторых, ты сам от нее отказался. Отец говорил…

Договорить Прим не успел – Корбин внезапно оказался рядом и рывком выдернул его из кресла, только рубашка, за отворот которой он рванул Прима, затрещала.

– А своими мозгами ты думать умеешь? Или Корнелиус тебя от этого отучил?

Корбин даже не понял, что произошло – ноги его внезапно оторвались от пола и он, пролетев пару метров и с грохотом снеся низенький кофейный столик, заставленный посудой и бутылками, растянулся на полу, сильно приложившись спиной и затылком. Сел, помотал головой. Было больно, а сильнее всего болела челюсть. Прим стоял напротив, потирая кулак.

– Успокоился? А теперь, может, поговорим? Что ты себе напридумывал, собственник хренов?

Однако до Корбина слова уже не доходили. Он медленно встал, с хрустом сжал кулаки…

– Обидеться, что ли…

Уж кто-кто, а Прим слишком хорошо знал, что обычно следует у Корбина за этими словами, но сделать уже ничего не успевал – только втянул голову в плечи и вскинул руки, защищаясь. В следующий миг на него обрушился град ударов. Первые два, по корпусу, он принял на локти, но третий, в челюсть, пропустил, от чего отлетел назад, в точности как совсем недавно летел Корбин, только дальше и больнее.

Когда-то Прима учили рукопашному бою. Учителя даже говорили, что у него неплохие задатки, однако, во-первых, он долго не тренировался, а во-вторых, имел дело с человеком, который десятилетиями привык сражаться за собственную жизнь. К тому же Корбин был почти в полтора раза тяжелее и намного сильнее своего противника. Прима, вместе со всем его невеликим мастерством, не мастерством даже, а так, зачатками умения, просто смело. Он еще успел подняться, попытаться ударить, но его руки встретили пустоту, а сам он получил жесткий удар в живот, и в следующий миг обнаружил, что стоит, прижатый к стене. И вырываться ему совершенно не хотелось – правая рука Корбина держала его за кадык, и Прим чувствовал, что жесткие, напоминающие стальные гвозди, пальцы способны этот кадык ему вырвать мгновенно, достаточно лишь слегка усилить нажим. А белое лицо Корбина говорило о том, что граф еле сдерживается от этого усилия.

– Ну ш-што… Ты х-хотел говорить? Говори…

Слова вырывались из горла Корбина со звуком, напоминающим шипение разъяренной змеи. И вот тогда Приму в первый раз за последние годы стало страшно.

– Отпусти… – полузадушено прохрипел он. – Убьёшь невиновного а потом на могилке рыдать будешь… – Прим пытался шутить даже в таком плачевном состоянии.

Пальцы на его горле сжались чуть сильнее, от чего душа Прима мгновенно ушла в пятки, но потом внезапно разжались. Жесткий толчок отправил Прима в то самое кресло, из которого его минуту назад так бесцеремонно выдернули. Корбин по-прежнему нависал над ним, но чувствовалось, что он уже взял себя в руки, загнал бешенство вглубь сознания. И Прим понял, что жить он будет, во всяком случае, пока – Корбин, когда проходил первый, неконтролируемый приступ ярости, становился адекватен. И никакая злость не мешала ему слушать, слышать, анализировать и понимать. То есть потом, может, и убьет, но вначале обязательно выслушает, и никакие расстроенные чувства ему ни в том, ни в другом не помешают. А еще он понял, какой глупостью было пытаться бить морду боевому магу.

– Ну, говори… – рыкнул Корбин, сверху вниз глядя на того, кого еще недавно считал другом.

– Сядь. Мы не вчера знакомы. Совсем ты, наёмник, одичал в своей берлоге. А я в своей лаборатории. И мы с тобой – два идиота.

– А кто второй? – нахально поинтересовался граф, всё же сев на край кресла и не спуская все еще злых глаз с Прима.

– Я, – очень лаконичный ответ, чёрт подери! – А первый – ты. Это ведь ты первый решил по описи жениться. А потом передумал. Передумал ведь? Так. Значит, формально, Джуня не твоя невеста. И даже в категорию твоих "баб" никак не попадает. Моя совесть чиста.

– Какая она тебе Джуня, кобель великовозрастный? – ворчливо отозвался Корбин. Он уже остыл и сам понимал, что причин набрасываться на Прима с обвинениями, если рассуждать логически, у него не было. А его собственные эмоции были его собственными эмоциями, и отвечать за них придётся ему одному. Только самому себе признаваться в этом почему-то не хотелось.

– Я ОЧЕНЬ хорошо к ней отношусь. Отцу она как дочь. Ты же знаешь, как он всегда хотел дочь, а рожали ему только сыновей. И кроме меня – ни одного с даром. Так вот, взвесив все за и против, я пришёл к выводу, что нас связывает очень многое и она могла бы стать мне прекрасной женой и матерью моих детей, но… Ты представляешь, она меня отшила!

– Отшила? – недоверчиво переспросил граф. – Не очень то похоже на правду, исходя из того, что я успел услышать.

– Ты бы остался тогда и дослушал всё до конца…

– До конца? Ну, давай, рассказывай. Так и быть, поверю на слово – все равно записать разговор ты не догадался.

Выслушав почти дословный пересказ разговора Прима со своей несостоявшейся невестой, Корбин молчал не меньше минуты, переваривая услышанное. Не найдя логических нестыковок, он зло фыркнул, а затем выдал свой неутешительный вердикт:

– Сопля зелёная, крестьянка неотёсанная, а туда же, такими женихами разбрасывается. Графья ей не подходят, учёных не надо… Любовь ей подавай…

– При чём тут возраст? Она во всём права! Мы с тобой оба хотели наследников и оба не принимали в расчёт чувства тех, с кем нам придётся провести долгие годы под одной крышей. Не станет ли такая продуманная и логически выверенная семейная жизнь общей клеткой для двух чужих друг для друга людей? Кстати, о моих чувствах… Я люблю её… как сестру. И тебе придётся с этим считаться, когда захочешь её ещё раз обозвать, – голос Прима, и без того хриплый после Корбиновской хватки, обрёл угрожающие нотки.

– Чёрт с тобой, брат… Не обижу, не боись. Я, конечно, сволочь, но не настолько, – Корбин сидел ссутулившись и избегал смотреть в глаза другу. – Выпьем?

– Давай, – заулыбался Прим. – А то ты мне проставу задолжал, а у меня всё в книжечке записано…

Час спустя два великовозрастных драчуна сидели у стола и пили. Точнее, они сидели у обломков стола – ножки его не выдержали веса Корбина и просто отломились. Корбин, впрочем, не переживал – со сноровкой, выдающей немалый опыт в обустройстве походного быта, он расположил треснувшую, но не развалившуюся окончательно столешницу на двух поставленных рядом табуретах. Сверху на нее граф водрузил бутылку мутного крестьянского самогона, крепкого и ядреного, хлеб, сало, лук, чеснок, соленые огурцы, заморский фрукт-лимон, еще что-то, что нашлось в стоящем тут же огромном холодильном шкафу, температура в котором поддерживалась с помощью примитивной бытовой магии. Увы, более тонкая закуска, равно как и вино, были безвозвратно утеряны во время драки, но особых изысков, в принципе, никому и не хотелось. Двум мужикам, как это часто бывает, хотелось одного – нажраться, и им это удалось.