Эмоции в розницу - Юлия Волшебная
– Думаю.
– О чём?
– О том, что даже не мог предположить, что одна из моих клиенток, чьи души я лечу, однажды излечит меня самого, – тут он наконец повернулся, перехватил мою ладонь и поднёс её к губам.
Я с недоверием и настороженностью покосилась на Грега. Да ладно! Это он обо мне?
Мне бы просто принять те его слова как искренний дар, награду или своего рода высшую форму признания. Принять с радостью и благодарностью! Но нет. Вместо этого я погрузилась в мятущееся состояние ума, отчаянно пытавшегося взрастить зёрна сомнения и выдать их за действительность. Его внезапное откровение неожиданным образом срезонировало с роем опасений, теснившихся в моей голове все последние дни. Честен ли он со мной или же эти слова и всё, что им предшествовало – лишь плановая часть его профессиональных исследований?
– Я не думал, что для язв моей собственной души когда-нибудь найдётся лекарство. И всё же, оно нашлось, – продолжал тем временем Грег.
И я не выдержала. Вывалила на него свои страхи одной тяжёлой грудой.
– Грег, послушай… я давно хотела спросить. Как долго длится эффект от пройденных сеансов? Ты говорил про эксперимент. Он продолжается до сих пор? Или ты уже получил нужный результат? И что будет, если всё пойдёт вспять?.. Я имею в виду чувства… И мою способность их испытывать. Ты же не позволишь мне вернуться в моё прежнее состояние до… до тебя? Понимаешь, я очень, очень не хочу потерять всё то, что обрела за последние месяцы, и если я однажды стану такой, как прежде…
– Мира! – Грег смотрел на меня со странной, непонимающей улыбкой. – Ты это сейчас серьёзно?
– Абсолютно! – я приподнялась в постели, отзеркаливая его позу. – Понимаешь, меня уже несколько недель мучает вопрос. А точнее, много вопросов. Почему нельзя распространить вашу программу среди всех алекситимиков бесплатно? Зачем ждать, пока единицы из нас по каким бы то ни было причинам придут сами? Зачем вы устанавливаете на свои сеансы такую высокую стоимость, которую может позволить себе лишь незначительная, привилегированная прослойка горожан? Вы же говорите, что вам важен каждый! Так давайте покажем сразу всем, что это такое – чувства. Пусть у каждого будет возможность сравнить свою жизнь «до» и «после»! Если загвоздка в каких-то технических нюансах реализации этой задумки, я смогу помочь! У меня даже созрел план, как можно это провернуть в масштабах всего государства. Это ускорит все процессы, которые так важны для вашего Союза.
По мере того как я говорила, улыбка сползала с лица Грега, пока на нём не осталось лишь недоумение или даже замешательство. Как будто что-то в моих словах не вязалось с его былыми представлениями о ходе моих мыслей.
– Мне не верится… Неужели ты до сих пор не поняла, Мира?
– Не поняла что? – я уставилась на Грега. И по его лицу было ясно: мне предстоит услышать нечто шокирующее.
Грег выбрался из постели и принялся расхаживать по комнате, потирая лоб и переносицу, будто в тяжёлых раздумьях.
– Не поняла что, Грег? – я повторила свой вопрос уже в полном нетерпении.
Наконец, он присел на краешек кровати с моей стороны, и, вздохнув, произнёс:
– Никакой программы по передаче эмоций не существует. И никогда не существовало.
Глава 18
В наступившей тишине, казалось, можно было расслышать звук падения пылинок на поверхность мебели и пола.
Осознание тонкой прерывистой струйкой вливалось в мой мозг. Программы. Не. Существует.
То чувство, когда после многодневных скитаний обрёл долгожданный кров и только-только освоился в новом доме, но внезапно оказалось, что весь он – от крыши до основания состоял из песка. Откровение Грега подобно зловещему огненному ветру с первого же порыва разнесло песчинки на много километров друг от друга, лишая меня единственной опоры.
Нет, это не может быть правдой!
– Умоляю, скажи, что это такая шутка…
– Не шутка, Мира, – Грег покачал головой, и наконец, взглянул на меня. – Программа – это миф. Плацебо. И я думал, ты давно догадалась. Мне самому всё время кажется, что это слишком очевидно!
– Не понимаю…, – я вцепилась руками в волосы, с силой сжимая собственный череп, словно боясь, что он взорвётся. Я ощущала себя так, будто в ярко освещённой комнате с моих глаз резко сорвали повязку, и после длительного пребывания в темноте инстинктивно хотелось зажмуриться, чтобы не пускать болезненный свет. – Как же тогда ты передавал мне свои эмоции? Как у меня получалось испытывать чувства во время сеансов, да и потом, после них?! Это что, внушение? Гипноз или ещё какая-нибудь запрещённая технология? А может…, – меня озарила ещё более отвратительная догадка, – ты подсыпал наркотики мне в еду?
– Мира-Мира, – Грег разочарованно покачал головой. – Глупая Мира. Всё гораздо проще. На всех наших сеансах, начиная с самого первого, ты испытывала исключительно собственные чувства и эмоции. И ты всегда была способна это делать – я лишь помог тебе научиться идентифицировать их и отличать друг от друга. Ты могла догадаться обо всём уже в тот момент, когда начала вспоминать и анализировать события из своего раннего детства. Твоя алекситимия – как, в общем-то, и у многих других горожан – вовсе не врождённая, а приобретённая. А потому обратимая. На самом деле я не продавец, Мира. Я – врач.
Я слушала, но не могла в полной мере осознать значение слов. Звуки превратились в белый шум, сквозь который я с огромным усилием пыталась продраться.
– Чушь… Это всё чушь. Факт наличия у меня алекситимии констатировали ещё при рождении. Будь это не так, меня бы отправили на операцию по удалению лишних связей…
– После которой ты с вероятностью восемьдесят процентов не выжила бы! – перебил меня Грег. – Диагностика наличия или отсутствия пресловутых связей, отвечающих за способность испытывать эмоции, у детей в возрасте до трёх лет крайне затруднена. Даже ваши медицинские наносканеры не всегда выдают корректный результат. А операции по удалению этих связей имеют столь высокий процент летальных исходов, что ещё несколько десятилетий назад их заменили системой «правильного воспитания» в таких интернатах, как твой, Мира. По большому счёту, совершенно неважно, какой младенец туда попадёт. В таких условиях ничего не стоит сформировать закоренелого але́кса из совершенно здорового человека. Поэтому вся эта диагностика алекситимии у новорождённых младенцев на сегодняшний день лишь фикция. В действительности операции теперь не делают практически никому, кроме взрослых эмпатов, добровольно решивших продать душу и лечь на операционный стол в городской клинике. Настоящих, врождённых але́ксов среди горожан гораздо меньше, чем ты привыкла думать. Множество твоих сограждан
