Леонид Смирнов - Шарик над нами

Стоило Лике переступить порог, родная квартира встретила ее незабываемыми, ни с чем не сравнимыми запахами - книг, натертого мастикой паркета и борща с тушенкой. Распахнув дверь и увидев дочь, батя обомлел и тут же привалился к косяку, чтоб не упасть.

- Кто это, Шура?.. - раздался слабый материнский голос.

Не раздеваясь, девушка кинулась в спальню. От радости Тамара Ивановна ненадолго потеряла сознание, перепугав мужа и дочь.

- Мама! Мамочка! Я вернулась! Все в порядке! - как заведенная твердила Лика, гладила мать по голове, целовала бледное ее лицо.

Лика смыла под душем въевшуюся в волосы, щеки, лоб и руки лунную пыль и долго лежала в горячей воде, отмокая скорее не телом, а душой. А потом она помогала отцу готовить ужин - мать была очень слаба.

Лика поставила вариться макароны, и тут рука ее вдруг потянулась к выключателю.

- Ты чего? - с удивлением спросил Степанов-старший.

- Погоди минутку...

В наступившей темноте она подошла к окну. "Ветер разогнал облака и открыл Луну. Она была совсем тоненькая, новорожденная. Море Плодородия завиток в волосах Лунной девы - ярко светилось. У правого края этого "моря" находилась крошечная точка, видимая лишь их внутреннему взору, - Луна-Сити". Так писал Роберт Энсон Хайнлайн.

Глядя на этот огонек, Лика почувствовала, как сжимается сердце. Всю дорогу домой она то и дело вспоминала Георга - бороться с этими мыслями было делом безнадежным.

Девушка пыталась возненавидеть подлого небушника, который исковеркал ее судьбу. Но ничегошеньки у нее не получалось. Да и как можно ненавидеть человека, который спас тебе жизнь?..

Лика понимала: Домард был уверен, что ничего преступного не делает. Так уж его воспитали. У небушников - своя мораль, свой кодекс чести. И девушка знала, что в основе всех поступков Георга была любовь к ней, Лике. И не он отдал приказ убить Виталика Тернова - такого приказа вообще не было. Виталик погиб из-за поединка Ампутаторов. Второго "черно-желтого" послали враги Домарда, чтобы навсегда разлучить Георга и Лику. Наверное, это были туши. Но Лика знала и другое: не вмешайся фор Белкин в ее жизнь, парень был бы сейчас жив и здоров.

"Почему мне не удается забыть его? Я хочу вылечиться от мучительных воспоминаний. Это ведь он, Георг, целых два года не давал мне покоя ни днем ни ночью. Он, как насильник, пытался..." Мысль ее оборвалась. Перед глазами в тысячный раз встало лицо Георга. Кожа вмиг заполыхала пожаром, по спине побежали мурашки. Да, Лика до сих пор не забыла ласковые прикосновения его пальцев. Только рядом с ним она чувствовала себя защищенной - даже там, на Луне, где они играли в пятнашки со смертью.

"Все дело в том, что я люблю его! - набравшись смелости, призналась себе Лика. - Без него свет не мил. Я так долго его ждала..." Ей вдруг стало жалко себя. До слез.

После лунной эпопеи серая и скучная работа в институте раздражала Лику. А расспросы настырных сослуживцев доконали ее всего за пару дней. Девушка поняла, что не сможет жить по-старому, не станет заниматься бумажной рутиной и, как раньше, ждать провинциального принца. Надо было все поменять...

Для начала Лика взяла отгулы в счет отпуска. Но уже назавтра почувствовала, что не может усидеть дома. Надо было бежать куда глаза глядят. Ну хотя бы туда, на другой конец города...

3

Георгий Белкин долго не решался съездить к матери в клинику. Сначала не хватало физических сил, а потом смелости. Он заранее репетировал фразы, которые скажет ей: "Здравствуй, мама, Я заберу тебя отсюда. Вот только куплю дом..." Но они казались Георгию какими-то холодными и пустыми.

...На железнодорожной станции было полно армейских патрулей и пикетов полиции. У него дважды досматривали вещи и проверяли документы, подолгу сравнивая стереографию с оригиналом. Подозрения вызывала и свежая запись о получении российского гражданства.

Георгий знал, что в разных точках земного шара один за другим вспыхивают мятежи крепостников. Эти люди так долго боролись с магическим вмешательством, что разучились делать что-либо еще. Теперь они хотели мстить "лунным ублюдкам". Так что земные правительства в равной мере боялись и взявшихся за оружие крепостников, и иммигрантов-селенитов, которые еще не забыли, что такое власть над Землей.

Потрясение, которое испытала Земля, узнав, что М-энергия исчезла и лунная колония обречена, было велико. Но оно скоро прошло, ведь, по большому счету, в жизни людей мало что могло измениться. Земляне в одночасье ни поумнели, ни разбогатели. Да, они стали свободней, теперь они могли выбрать свой путь и идти по нему, ни на кого не оглядываясь. Но земляне отвыкли полагаться на себя. Неожиданно оказалось, что слишком многие боятся этой внезапно обрушившейся на них свободы и не знают, что с ней делать. Нужно было время, много времени, чтобы земная жизнь действительно начала меняться.

Бывший филиал Международного института М-аллергии, а ныне клиническую больницу номер девятнадцать по-прежнему ограждал бетонный забор с колючей проволокой по верху, но теперь стальные ворота были настежь распахнуты и на КПП никого не видать.

Георгий Андреевич шел через садик, опираясь на крепкий ореховый посох с инкрустацией и серебряным набалдашником. Кроме высокого роста, он выделялся в толпе разве что этим посохом. Одет Георгий был в теплый плащ, брюки и летние туфли. На голове - ворсистая кепка. Чтоб не выглядеть стариком, Домард заставлял себя расправлять плечи, выпячивать грудь, но, когда никого не было рядом, снова горбился.

При каждом шаге Георгия по-прежнему вдавливало в землю. Теперь он был кем-то вроде Антея наоборот: не черпал силы у Земли, а, напротив, - терял, касаясь ее. И хорошо понимал такие термины, как "мать сыра земля" и "в землю лечь".

На влажных от дождя аллеях ни души, хотя главный корпус выглядел обитаемым. Дежурная сестра в холле без интереса посмотрела на Белкина, буркнула с привычным раздражением, что впускной день завтра, а затем полистала свой гроссбух и объяснила, как пройти в палату сто сорок четыре, где лежит Мария Кедрина.

Вдоль стен в коридоре стояли пустые кровати, выставив напоказ продавленные, порой безобразно проржавевшие сетки. Белкину они напомнили фильтрационный центр, куда с космодрома отправляли лунных иммигрантов. Селенитов, как сельдей в бочки, набивали в опустевшие на лето школы, спешно освобожденные общежития, пустующие склады...

Подойдя к двери с номером сто сорок четыре, Георгий дотронулся до ее кривой медной ручки и тут же отдернул пальцы, будто обжегшись. "Чего я боюсь? - удивился он. - Что не узнает? Так это само собой. Что проклянет? Так ведь давно готов к этому".

Кровать матери стояла у окна. Мария Кедрина лежала на правом боку, уставившись на низкое серое небо. Георгий подошел неслышно. Не оборачиваясь, она произнесла тихо: