Эллис Питерс - Ученик еретика (Хроники брата Кадфаэля - 16)

Пурпурный пергамент переплета был натянут на тонкие доски, и первые несколько листов, так же как и последние, были пурпурными, с золотыми письменами. В середине страницы были очень тонкой выделки: гладкие, тщательно отполированные, почти чистого белого цвета. На фронтисписе был изображен псалмопевец, который пел и играл, восседая на царском троне в окружении небесных и земных музыкантов. Яркие, живые краски, казалось, звенели, подобно звукам, которые рука царственного менестреля извлекала, ударяя по струнам псалтыри. Изображение было выполнено не в тяжелом, классическом византийском монументальном стиле; напротив, очертания отличались тонкостью и изяществом, почти что воздушностью, как и узор из виноградных лоз, обрамляющих картину. Волнистые линии затейливо переплетались и были изящно удлинены. На странице напротив, гладкой, как шелк, было золотом выведено унциальное письмо. Однако на следующей странице буквы становились маленькими и округлыми.

- Это сделано не на Востоке, - сказал епископ, пристально глядя на книгу.

- Нет, не на Востоке. Это ирландский минускул, раздельное письмо, согласился Ансельм, проникавшийся все большей почтительностью по отношению к книге. С благоговением он стал перелистывать страницу за страницей, углубляясь в белую, как слоновая кость, толщу, где буквы были не золотыми, но насыщенно-голубыми, а цифры и заглавные буквы ярко окрашены и обрамлены узором из самых разных луговых цветов, вьющихся роз и травок размером не более ногтя, где птицы пели в ветвях не толще волоска, а робкие животные прятались в цветущих кустах. Крохотные, изящно выписанные дамы читали, сидя на дерне под ветвями роз-эглантерий. Золотистые фонтаны играли в бассейнах из слоновой кости, лебеди плавали в кристально чистых потоках, и крохотные кораблики отправлялись в плавание по океану размером в слезинку.

Последние несколько листов книги вновь обретали свой царственный пурпур, и заключительные ликующие псалмы были написаны золотом. Псалтырь заканчивала страница, на которой были изображены эмпиреи, где парили ангелы, рай, где собрались святые, с головами в нимбах, и преображенная земля, населенная искупившими грехи душами, и все служили псалмопевцу и славили Господа в Его небесной славе на разнообразных инструментах, какие только можно помыслить. Трепещущие крылья, нимбы, трубы, псалтыри и арфы, тамбурины и громогласные цимбалы - все сияло золотом; обитатели небес, рая и земли были выписаны такими же изящными, тонкими линиями, как и обрамлявшие их усики вьющихся роз, виноградных лоз и жимолости; а небеса над ними были такими же ярко-синими, как ирисы и барвинки под их ногами. Концы ангельских крыльев таяли и растворялись в ослепительном золотом сиянии, как в завесе, скрывшей от взора непостижимое таинство.

- Удивительно! - сказал епископ. - Никогда прежде я не видел подобной работы. Этой книге цены нет. Где она была создана? Где обитали такие искусники?

Ансельм открыл страницу с посвящением, выведенным золотыми латинскими буквами, и медленно прочитал: "Книга сия сделана по велению Отгона, короля и императора, по случаю женитьбы его возлюбленного сына Оттона, принца Римской Империи, для благородной и прекрасной Теофании, принцессы Византии, как дар принцессе от его христианнейшего высочества. Диармид, монах из монастыря Святого Галла, написал и украсил сию книгу".

- И письмо, и имя ирландское, - заметил аббат. - Святой Галл по происхождению был ирландец, и многие его соотечественники последовали за ним в империю.

- Включая того, кто создал эту дивную книгу. Но шкатулка, несомненно, была сделана позже, другим ирландским мастером. Хотя, конечно же, резьба на обеих пластинах сделана одним человеком. Наверное, принцесса привезла его с собой в своей свите. Да, это был брак не только двух царственных особ, но также и двух культур - восточной и западной, и оба эти брака были ознаменованы созданием этой удивительной веши.

- Они посещали монастырь Святого Галла, - сказал Ансельм, обладавший обширными познаниями в истории, он продолжал рассматривать книгу с восхищением, но без жадности. - В том же году, как принц женился, оба - и отец, и сын - побывали там. Об этом говорится в хрониках. Молодому человеку было тогда семнадцать лет, и он уже хорошо разбирался в манускриптах. Несколько рукописей он взял из библиотеки и увез с собой. Иные из них так и остались у него. Нет, это не удивительно, что человек, который очень любит книги, способен почувствовать безумную страсть, встретив такое диво!

Кадфаэль, молчаливый и задумчивый, оторвал взгляд от ярких, живых красок, любовно наложенных на страницу более двухсот лет назад искусной рукой, и взглянул на Фортунату. Девушка стояла рядом с Илэйвом, который внимательно наблюдал, глядя через ее плечо. Кадфаэль знал, что они незаметно для всех держатся за руки. Вот так же крепко держал ее за руку Джеван, превратив в живой щит на случай, если ему будет угрожать разоблачение и крах. Девушка, не отводя глаз, смотрела на прекрасную книгу, которую Уильям предназначил ей в качестве приданого; веки ее были полуопущены, губы плотно сжаты, лицо бледно и неподвижно.

Разве виноват был чем-то Диармид, монах из монастыря Святого Галла, вложивший столько искусства в дар царственной невесте в честь высочайшего в то столетие бракосочетания, явившегося по сути бракосочетанием двух империй? И разве вина этой восхитительной книги, что из-за нее погибли двое и была обворована девушка, владевшая сей замечательной вещью как приданое? Не удивительно, что при виде такого совершенного произведения искусства невинный любитель книг не избежал искушения и сделался вором и убийцей.

Фортуната наконец подняла глаза и встретилась взглядом с епископом, который смотрел на девушку через стол, на котором лежала эта великолепная и приковавшая все взоры вещь.

- Дитя мое, - сказал епископ, - ты получила поистине великолепный подарок. Если ты решишься продать эту книгу, приданое получишь немалое, однако прежде посоветуйся с кем-то и береги ее. Аббат Радульфус мог бы хранить ее для тебя здесь и дать хороший совет в случае продажи. Хотя, по правде говоря, цену назначить за нее невозможно, ей нет цены.

- Милорд, - отвечала Фортуната, - я уже знаю, что хочу с ней сделать. Не нужно, чтобы она оставалась у меня. Книга настолько прекрасна, что я всегда буду помнить о ней. Я искренне рада, что мне довелось увидеть такую ценную и красивую книгу. Но если я буду ее владелицей, она будет напоминать мне и все то горькое, что с ней связано. А книге этой не следует быть запятнанной. Увезите ее с собой, и в церковной сокровищнице она вновь обретет прежнюю чистоту и благословенность.