Журнал «Если» - «Если», 1993 № 08

Например, подделки народного творчества. В историческом списке мистификаций они занимают одно из почетных мест. Это и «Песни куруцев», сочиненные Калманом Тали, но выданные им за народные песни венгерских повстанцев; и песни провансальских трубадуров, опубликованные Фабром д'Оливе как подлинные; и рукописные памятники древнерусской письменности, изготовленные А.Сулакадзевым, страстным почитателем старины и коллекционером, но и злостным фальсификатором; и знаменитая подделка Проспера Мериме «Гузла» — сборник иллирийского народного творчества, якобы собранного на Балканах.

Но, пожалуй, самую громкую славу из подделок фольклора завоевали «Поэмы Оссиана», сочиненные будто бы легендарным кельтским бардом, жившим, по преданию, в III веке. Из предисловия читатель узнавал, что стихи собрал и перевел с гэльского языка Джеймс Макферсон. В 1760 году он издал томик «Отрывки старинных стихотворений, собранные в горной Шотландии и переведенные с гэльского или эрского языка». Вслед за этой первой мистификацией, где имя скромного учителя Макферсона не упоминалось даже как имя переводчика, в 1761 году вышла поэма «Фингал», а спустя еще два года «Темора». Эта талантливая стилизация оказала огромное влияние на всю европейскую литературу, и открытие истины сопровождалось громким скандалом — как со стороны критики, так и публики.

Известны и мистификации, преследовавшие, можно сказать, цели политические, патриотические. Одной из таких подделок, получивших широкую известность, стала чешская «Краледворская рукопись», сыгравшая заметную роль в становлении национального самосознания, в борьбе с иноземным, немецким, влиянием.

Мне довелось заглянуть в лабораторию тех, кто создал этот шедевр, этот псевдопамятник, и встретиться с теми, кто поставил точку в его загадочной истории.

А началась она в сентябре 1817 года. В костеле чешского городка Двур Кралове-на-Лабе молодой филолог Вацлав Ганка обнаружил листки пергамента с древним текстом. Как вскоре установили, на них были записаны прекрасные поэтические произведения XIII–XIV веков, воспевающие героическое прошлое чешского народа.

Эти эпические небольшие поэмы и лирические песни в древности якобы исполнялись под аккомпанемент народного инструмента «варито». Читатели увидели в них не только памятник языка и поэзии, но и источник знания об обычаях, быте древних чехов — одним словом, чуть ли не ключ ко всей их истории. Особо выделяли пять героических песен, в которых воспевались исторические события: изгнание поляков из Праги, поход саксов на Чехию в 1203 году, вторжение татар в Моравию, подвиг чешских героев Забоя и Славоя, обративших в бегство войска чужеземного короля. В песнях рассказывалось о том, как богатырь Людек сражался с недругами, а другой отважный воин, Ярослав, разбил при Оломоуце татарскую рать летом 1241 года; как пражский князь Неклан и его воевода Честмир победили гордого Власлава и освободили из плена красавицу княжну…

В тогдашней атмосфере борьбы за национальное возрождение, за восстановление в правах чешского языка и литературы находку восприняли как дар Божий. Впрочем, нашлись и скептики, усомнившиеся в рукописи, которую стали называть Краледворской (КР) — по месту находки. Почти одновременно приятелями и коллегами Ганки в разных местах были обнаружены еще три старинные рукописи, в том числе Зеленогорская (ЗР). Вокруг манускриптов (КЗР) почти тотчас же возник спор, продолжавшийся более полутора столетий.

Противники подлинности рукописей считали, и не без оснований, что их изготовил В.Ганка и его друг Й.Линда. Не буду вдаваться в подробности, ибо все перипетии многолетней борьбы вокруг рукописей заняли бы слишком много места. Скажу лишь, что шла она с переменным успехом: то одерживали верх сторонники КЗР, то побеждали их оппоненты. Не раз проводились всевозможные экспертизы — палеографическая, историческая, лингвистическая, наконец, химическая. Считали, что изготовить КЗР в 1817 году было бы чудом химии. Но если предположить, что Ганке и Линде помогал кто-то третий, химик и знаток старинных рецептов красок, то чудо вполне могло случиться. И его нашли — этого третьего, обеспечившего технологическую сторону подделок. Им оказался друг Ганки, художник-реставратор Ф.Горчичка. Оставалось докопаться до того, как были созданы рукописи. Это удалось уже в наши дни неутомимому исследователю, чешскому писателю Мирославу Иванову.

По собственному признанию, его поддерживала вера в то, что с помощью современных методов, достижений науки и прежде всего химии распознать подделку будет не так уж трудно. Придавало оптимизма и то, что к работе по исследованию рукописей были привлечены профессионалы-криминалисты. К их услугам было оборудование Института криминалистики, где и проводилась экспертиза. Кроме них, в группу вошли еще двое: Иржи Йозефик, художник-реставратор (специалист такого профиля никогда ранее не участвовал в исследованиях КЗР), а также доктор Шонка, переводчик, привлеченный, однако, по той причине, что являлся сторонником подлинности рукописей, и ставший, как говаривали в старину, «адвокатом дьявола». Собирались два раза в неделю вечерами, после окончания рабочего дня. Результаты всех экспериментов тщательно регистрировали в протоколах, которые потом были изданы с приложением сотен фотоснимков и десятков чертежей и рисунков.

Следствие по делу рукописей длилось около трех лет. Пользуясь современными научными методами и имея в своем распоряжении новейшее техническое оборудование, исследователи медленно, но верно продвигались вперед.

Удалось обнаружить довольно много промахов, изобличающих авторов мистификации. Наконец установили главное: текст рукописей — Краледворской и Зеленогорской — написан на палимпсесте, то есть на пергаменте, с которого соскоблили прежний и нанесли новый, якобы более старый, чем уничтоженный, текст. Это означало, что КЗР не являются древним памятником, а созданы в более позднее время, то есть это мистификация, талантливая, даже гениальная, но подделка.

Тайны больше не существовало. И пятеро энтузиастов, пятеро упорных литературных детективов, разошлись по домам с чувством выполненного долга.

Здесь возникает нравственная проблема. Может ли неправда, в данном случае литературная подделка, служить возвышенным идеалам, задачам национального возрождения? И можно ли в таком случае признать ее piaf raus — святой ложью и оправдать?

Еще в прошлом веке русский академик В.И.Ламанский писал по поводу «Краледворской рукописи», что такого рода подделки и обманы были стимулом национальных, даже, можно сказать, революционных мечтаний ускорить во что бы то ни стало подъем народного самосознания. Но, говорил он, нравственные цели не достигаются безнравственными средствами.