Морье Дю - Паразиты

- Я почти все вытерла своим вечерним платьем, - сказала она. - Подарила тюль горничной. Та была довольна.

Найэл доел банан.

- Фрида!

- Что?

- Рожать очень больно?

- Это зависит от бедер, - пробормотала Фрида, почти засыпая. - Они должны быть широкими.

Найэл зашвырнул кожуру банана под кровать и приготовился ко сну. Но сон к нему не шел. Его преследовали мысли о бедрах Марии.

В три часа ночи грохот, раздавшийся в коридоре, заставил его броситься к двери. Папа тоже не мог заснуть. Но по иной причине. Выведенный из себя лестничными часами лорда Уиндэма, он попробовал остановить их, с силой переведя стрелки назад, и осколки разбитого стекла лежали у его ног.

Глава 17

Сиделка все приготовила и ушла. Что бы ни понадобилось Марии, все было под рукой. Четыре комплекта пеленок на вешалке для полотенец перед камином, подгузники с новыми булавками для каждого. Рожки с молоком стояли наготове, и единственное, что осталось сделать - сказала сиделка - так это поставить их в горячую воду и подогреть до нужной температуры. Если во время дневного сна Кэролайн будет проявлять беспокойство, ей надо дать воды из другого рожка меньшего размера. Но Кэролайн ник не проявляет беспокойства. Она всегда крепко спит. В пять часов она просыпается и дрыгает ножками, что доставляет ей огромное удовольствие и, кроме того, полезно для развития суставов.

- Я постараюсь вернуться сразу после десяти, - сказала сиделка. Главное, успеть на автобус и благополучно проводить маму на поезд.

И она ушла. Теперь ее не вернешь. Бессердечная чертовка; только из-за того, что ее несчастную мать угораздило заболеть, Мария вынуждена впервые за все это время остаться с Кэролайн одна.

Чарльза дома не было. Ну как назло. Какой-то идиотский обед недалеко от Колдхаммера, на котором ему непременно надо присутствовать и который - Мария в этом нисколько не сомневалась - не имел ни малейшего значения. Но в таких делах Чарльз придерживался твердых принципов - обещание есть обещание, он не должен никого подводить. И рано утром уехал на машине. Селия, на чью безотказность Мария имела полное право рассчитывать, тоже попросила извинить ее.

- Я не могу приехать, Мария, - сказала она по телефону. - У меня свидание, его нельзя отменить. Кроме того, Папе нездоровится.

- Как же ты можешь идти на свидание, если Папе нездоровится? - спросила Мария.

- Могу, потому что это недалеко. Просто надо взять такси до Блумсбери*. А на поездку к тебе в Ричмонд* уйдет целый день.

Мария в разражении повесила трубку. Какая же Селия эгоистка. Если бы сиделка предупредила заранее, можно было бы послать телеграмму Труде. Труда могла бы приехать к ней на день из своего маленького коттеджа на Милл-Хилл, где она теперь жила в полном уединении. Правда, ревматизм почти лишил Труду возможности двигаться и, сославшись на него, она тоже могла бы отказаться приехать. Все на что-нибудь ссылаются. Никто не желает пальцем пошевелить, чтобы помочь Марии. Она выглянула в окно своей спальни и с облегчением увидела, что в белой коляске не заметно ни малейшего движения. Коляска стояла неподвижно. Если повезет, она так и простоит до конца завтрака. Мария заколола волосы и стала рассматривать новые фотографии. Дороти Уайлдинг, поистине воздала должное им обоим. У Чарльза немного чопорный вид и челюсть кажется немного тяжелее.

Что же до нее самой, то ее уже давно так не снимали; особенно хороша фотография, где она держит Кэролайн на руках, смотрит на нее и улыбается. "Дост. миссис Чарльз Уиндэм у себя дома. До замужества, имевшем место в прошлом году, она была известной актрисой Марией Делейни". Почему была? Почему в прошедшем времени? К чему этот намек, что Мария Делейни больше не существует? Прочтя эти строчки в "Болтуне"*, она испытала настоящее потрясение. И не в силах скрыть раздражение, показала их Чарльзу.

- Взгляни на это, - сказала она. - Все подумают, что я оставила сцену.

- А разве это не так? - спросил он, немного помедлив.

Мария в изумлении уставилась на него.

- Как? Что ты имеешь в виду?

В это время он наводил порядок в своем бюро, раскладывая по местам ручки, карандаши, бумаги.

- Ничего, - сказал Чарльз. - Неважно. Он продолжал рыться в многочисленных ящичках бюро.

- Разумеется, я не могла выступать, когда носила ребенка, - сказала Мария. - Но мне постоянно присылают пьесы. Все время звонят. Ты, конечно, не думаешь... - Мария замолкла, внезапно осознав, что не знает, о чем

Чарльз вообще думает. Она никогда его об этом не спрашивала. Как-то в голову не приходило. И, по правде говоря, не интересовало.

- Старик на глазах слабеет, - сказал Чарльз. - По справедливости, нам следует чаще бывать в Колдхаммере. Здесь, в Ричмонде, мне не очень уютно. Там столько дел...

Столько дел... В том то и ужас, что нечего делать в Колдхаммере Марии. Чарльз иное дело. Поместье родителей - его дом. Его жизнь, там он не знает ни минуты покоя.

- Я думала, ты любишь этот дом, - сказала Мария.

- Да, люблю, - ответил Чарльз. - Я люблю его потому, что люблю тебя. Это наш первый общий дом, здесь родилась Кэролайн, но надо смотреть правде в глаза: здесь мы только на время. Недалек день, когда Колдхаммер потребует всего моего внимания, всех сил.

- Когда умрет твой отец? Ты это имеешь в виду? - спросила Мария.

- Он может прожить еще много лет. Не в этом дело, - возразил Чарльз. Дело в том, что он с каждым днем все больше и больше зависит от меня. Как не нравится мне дурачиться в Лондоне - хотя, если быть откровенным, это пустая трата времени, за что я презираю себя - в глубине души я знаю, что мое место в Колдхаммере. Не обязательно в самом доме, но где-нибудь поблизости. Нам прекрасно подойдет Фартинга, дом на границе имения, построенный по проекту Лютьенса*. Я в любое время могу получить его в полное распоряжение. Помнишь, когда-то он привел тебя в восторг?

- Разве? - вялым тоном проговорила Мария.

Она отвернулась и заговорила о чем-то другом. Их разговор был чреват кризисом. А кризис это нечто такое, чего всегда следует избегать.

Но в то утро, сидя одна в своей спальне, она вновь вспомнила разговор с Чарльзом. Ричмонд недалеко от Лондона, и Марии это очень удобно. Полчаса - и она в любом театре. Каждый вечер Чарльз забирает ее на машине, и в половине двенадцатого она уже дома. Сущий пустяк.

До Колдхаммера от Лондона почти восемьдесят миль. Нечего и думать ездить туда и обратно на машине. Поезда ходят из рук вон плохо. Чарльз, конечно, понимает, что, если она вернется на сцену, ей придется жить вблизи Лондона. Возможно ли, чтобы Чарльз надеялся, пусть даже в глубине души, что она не захочет снова выступать на сцене? Неужели он воображает, что она поселится в Фартингз или где-нибудь еще, будет делать то, что делают другие женщины, жены его друзей? Найдет удовлетворение в том, что станет заказывать меню, слоняться по дому, в отсутствии няньки гулять с Кэролайн, давать обеды для узкого круга знакомых, вести разговоры о садах?