Татьяна Минина - Исправленному верить (сборник)

Великий князь Арсений яростно закивал. Севастиан Кронидович лишь безвольно повёл кистью.

– Пробовали уже, князь. Митрополит пробовал, прогнали. Пастыря, старика, только что не в тычки… Князь Пётр Иванович, вы доблестно служили родителю моему, Россия пред вами в долгу неоплатном, никакими орденами да пожалованиями не отдать. Дурная награда – вас отправлять на почти верную смерть…

– Ваше величество слишком… осторожны. – Князь неожиданно светло и молодо усмехнулся. – Свои стоят, русские. Стоят, не атакуют, ружья у всех «к ноге» взяты. Какая ж тут «верная смерть»? Ещё никто не стрелял, а Бог даст, и не будет!

– Ваше величество, брат мой, – негромко начал Арсений Кронидович, – князя Петра Ивановича бунтовщики под пулями видели. В огонь за ним шли, кому ж, как не ему, уговорить с толку сбитых?

– А надо ли? – Лицо василевса белизной и неподвижностью напоминало трагическую маску с фасада Екатерининского театра. – Видит Бог, господа, я не желал этой власти. Я на коленях умолял моего великого родителя переложить сей груз на более подходящие для того плечи. Я же со счастием и радостию исполнял бы свой долг на более подходящем моим способностям месте…

Голос государя становился всё тише, пока не умолк совсем. Наступила тишина; никто не дерзал заговорить.

– Ваше высочество, Арсений Кронидович, – тихо спросил Арцаков, – что те сказали гвардии? Знаете ли?

Великий князь поморщился, будто от зубной боли, и так же вполголоса ответил:

– Кричат о каком-то завещании батюшки покойного. Якобы в нём воля и земля даровые всем обещаны были… Конституция, опять же…

Арцаков сощурился, лицо его отяжелело:

– Решились-таки. Земля и воля – это вчерашнему пахарю понятно. И дороги у них назад теперь нет. Гвардию один только раз обмануть можно.

Как из-под земли появился, щёгольски осадив коня, красивый, с поистине львиной гривой иссиня-чёрных волос полковник в гусарском ментике. Молодой князь Леонтий Аппианович Шаховской.

– Ваше величество, – он лихо вскинул ладонь к киверу, – всё готово! Дорога свободна, конвой лейб-гвардии гусарского полка и Капказского горского эскадрона готов сопроводить василеосское семейство в Хотчину.

Севастиан Кронидович вяло махнул рукой.

– Зачем всё это? – всё так же монотонно и еле слышно спросил он. – Неужели я пролью кровь своих же солдат? Им нужны земля и воля? Им нужна конституция? Что ж, пусть будет по их…

– Нет! – выкрикнул Арсений Кронидович, сжав кулаки и надвинувшись на Севастиана. – Нет… – Он опомнился почти тотчас, отшагнув обратно. – Уступить сейчас – погубить всё. Погубить державу! Почуяв силу свою и нашу слабость, смутьяны не остановятся, пока…

– Пока что? – безжизненно осведомился василевс.

– Пока не уничтожат всё, предками собранное! Землю в передел кинут, мужики друг друга перережут, наделы деля, усадьбы пожгут – сам ведь знаешь, брат, каково при мятежах случалось! Но те мятежи мелкие были, от столиц вдали, а вообрази, коль вся Россия поднимется! Тут-то соседи нам всё и припомнят. От лехов до свеев с османами, австрияками да персами!

– То есть ты знаешь, что делать, готов кровь лить, гвардию отцову на картечь брать? – На лице Севастиана Кронидовича проступило нечто вроде дурного облегчения. – Что ж, изволь, брат мой и наследник! Давай, командуй, рази! Я отрекусь от престола в твою пользу, и ты…

– Брат! – Арсений Кронидович побелел. – Ты старший брат, тебя Господь назначил нами править, в тебе родитель наш великий видел следующего василевса – а ты всё бросить хочешь?! Да ведь скажут-то, что я, я это всё затеял, дабы престол узурпировать!

– А ты, значит, не хочешь? – Взгляд Севастиана прожигал. – Бежишь, значит? Мол, я тут ни при чём, я простой пехотный полковник, егерского полка командир?! С солдатами своими хожу, а более мне ни до чего дела нет?!

– Государь, – великий князь говорил теперь очень тихо, глядя прямо в глаза старшему брату, – я ничего не боюсь. Прикажи – пойду с егерями на штыки, на бунтовщиков, как на Капказе ходил да за Дунаем. Не искал я никогда короны за твоею спиной, ты наследник, а коль начнём сейчас власть туда-сюда пихать, словно картофелину горячую, так и не удержим! Рухнет престол, Держава рухнет! Это ведь тоже слабость, брат, слабость наихудчайшая! Полки только-только тебе присягнули, ты помазанник Божий – и тут я заместо тебя? Да тут и верные все заколеблются, скажут – чего ж за них стоять-то, коль они промеж себя разобраться не могут? Нет, брат, нельзя мятежникам уступать, ни в чём нельзя! Даже в таком. Мол, восстали вы против государя Севастиана Первого, ну так вот вам взамен его Арсений Второй! Этот день ты обязан прожить василевсом. Ты, и только ты! И потом тоже… святость законов престолонаследия…

– Довольно! – Лицо Севастиана перекосилось. – Довольно, Арсений. Тебя я слушал, не перебивал. Вижу, все только и горазды за спиной моей прятаться, а что там дальше, и знать не желаете! Не хочешь, значит, брату плечо подставить, рядом встать… что ж. Воля твоя. Где там Шаховской со своим конвоем? Зовите сюда.

– Государь и брат мой, – молчавший доселе молодой человек в сюртуке подался вперёд, – я младший средь вас и потому внимаю почтительно, как великий отец наш учил. Но тоже скажу – не стоит, государь Севастиан Кронидович, никуда уезжать. Гораздо лучше договориться с мятежниками. Признаюсь честно, мне непонятны гнев и упорство брата Арсения, его поистине слепая ненависть к реформам. В конституции как таковой нет ничего зазорного. Её имеют многие просвещённые державы. Принятие её будет благосклонно воспринято союзниками нашими по Брюссельскому концерту. Не само имя конституции важно, а в ней написанное. Мы можем обещать…

– Егорий! – рыкнул Арсений, но младший из братьев Кронидовичей смотрел лишь на василевса:

– Брат мой, ежели бремя власти для тебя столь ненавистно и ежели брат мой Арсений не желает освободить тебя, как по закону положено, я, пусть и млад летами, мог бы…

Кто знает, чем кончился бы тот разговор, однако князь Пётр, не дослушав, сбежал с крыльца и взлетел в седло. Привычный ко всему дончак, повинуясь знакомой руке, прянул с места выпущенным из пращи камнем и понёс всадника к мятежным полкам. Арцаков знал, когда – и какого – государя надлежит выслушивать до конца, а когда и нет.

Арсений Кронидович молча сжал кулаки.

Граф Тауберт, Николай Леопольдович, былой кавалергард, прошедший всю Третью Буонапартову войну от звонка до звонка, достигший к двадцати семи годам производства в подполковничий чин и должности заместителя командира полка Китежградских конно-егерей, ничего не понимал. Нет, конечно, «что-то витало» в анассеопольском горьком от осени воздухе, но когда за присягой новому василевсу последовал приказ немедля выступить на Дворцовую, подполковник растерянно потёр переносицу. Чего ради?