Григорий Адамов - Изгнание владыки

— Пыль, говоришь? — воскликнул Иван Павлович. — Не пыль, а термит79. Слыхал когда-нибудь о термите? Эх, ты! Вот слушай. Я тебе объясню. Термит уже давно применяется в промышленности. Это порошкообразная смесь из некоторых металлов, которая способна воспламеняться и при горении развивать высокую температуру — до трех с половиной тысяч градусов. А недавно изобретена новая пылевидная смесь, которая, как вода, течет по трубам под влиянием магнитного поля. Понимаешь? Термит бежит по трубам, льется и загорается от искры. Попадая на лед, горящий термит не только расплавляет и испаряет его, но тут же разлагает полученный водяной пар на его составные элементы — кислород и водород. Термит — вернее, один из его элементов — жадно поглощает кислород и сгорает при очень высокой температуре, а водород при такой высокой температуре соединяется с кислородом воздуха и тоже сгорает. Излучаемое при этом тепло глубоко проникает в массу льда и разрушает его, образуя внутри него сеть мелких трещин, которые под действием продолжающего поступать тепла быстро расширяются и превращают лед в снежную кашу… Понял? Да ты просто спишь на ногах…

— Хватит! — сказал Дмитрий Александрович. — Теперь ему нужна только койка и подушка. Пойдем, Дима.

Дима попробовал было слабо протестовать, но скоро сдался и побрел за Дмитрием Александровичем, чувствуя, как покачивается палуба под ногами. Он не сознавал, как очутился в каюте, как разделся и заснул, едва коснувшись головой подушки.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

НОЧЬЮ В ПУРГУ

Ранним утром по открывшемуся большому разводью “Чапаев” и следовавший за ним караван проникли дальше во льды. Потом, опять пустив в ход термитную машину, “Чапаев” возобновил свое медленное, но упорное движение вперед.

Дима спал непробудным сном почти до обеда, не слыша ни репродуктора, три раза звавшего к завтраку, ни Георгия Николаевича, пытавшегося разбудить его. В двенадцать часов Плутон, придя в отчаяние от скуки и голода, стащил наконец с Димы одеяло, навалился ему на грудь и начал обнюхивать ухо. Стало нестерпимо щекотно, и после нескольких энергичных, но безнадежных попыток отбиться Дима проснулся.

Как раз в этот момент винт “Чапаева” остановился. Наступила тишина, и тотчас же в каюту донеслись два могучих протяжных гудка чапаевской сирены и прогнали последние остатки сна.

Он прислушался.

— Слышишь, Плутон? — тихо спросил Дима. “Чапаев” кричит: “Не следуйте за мной остановитесь!”

— Вот! Вот! — сказал он через мгновение, уловив далекий вой. — Такие же два гудка. Это “Полтава” отвечает! “Остановлюсь!” А почему они остановились?

Дима торопливо оделся и побежал в столовую, оставив жалобно скулившего Плутона одного.

В коридоре, встретив одного из пассажиров, Дима спросил его о причине остановки “Чапаева”.

— Не знаю, что-то там испортилось. Говорят, ничего серьезного, скоро пойдем дальше.

Дима поспешно позавтракал и, накормив Плутона, поднялся вместе с ним на палубу.

“Чапаев” стоял среди высоких торосов. Вдали под серым, облачным небом виднелась черная громада “Полтавы”. “Щорс” был, очевидно, дальше, за торосами.

В сопровождении Плутона Дима вошел в надстройку палубных кают и постучал в знакомую дверь.

— Сейчас, — прозвучал голос Дмитрия Александровича, но Диме послышалось “пожалуйста”, и он вошел в каюту.

Дмитрий Александрович, очевидно не ожидавший такой стремительности со стороны мальчика, сидел перед экраном телевизефона и рассматривал изображение какого-то полутемного помещения с наваленными до потолка бочками, тюками, громадными ящиками, между которыми виднелись фигуры людей, работавших в глубине помещения. Но изображение на экране промелькнуло перед Димой лишь на мгновение и сейчас же исчезло. Дмитрий Александрович поспешно выключил аппарат, быстро встал и с легкой тенью недовольства на лице пошел навстречу Диме.

— Доброго утра, Дмитрий Александрович! Вы не знаете, почему “Чапаев” стоит?

— Здравствуй, Дима. Одна из термитных труб сломалась. Машинист слишком поздно заметил небольшой ропак на пути и не успел вовремя поднять трубу. Она воткнулась в лед, а “Чапаев” продолжал нажимать. Левая тонкая труба не выдержала такого давления и сломалась.

— Это ночью случилось?

— Нет, с час назад. Пойдем на бак, посмотрим.

На льду перед носом “Чапаева” работала кучка людей, среди них друзья заметили и Ивана Павловича. Возле сломанной трубы лежала новая, целая, которой очевидно, собирались заменить первую. Работа, однако, не спорилась. Время шло, новая труба продолжала лежать на льду, а обломки старой оставались по-прежнему на месте.

Уже репродукторы позвали обедать первую смену, потом пригласили вторую. Дмитрий Александрович и Дима должны были идти в столовую.

У трапа они встретили Ивана Павловича, устало поднимавшегося со льда на палубу.

— Здравствуйте, Иван Павлович! — окликнул его Дима. — Что же это “Чапаев” стоит?

— Питательная труба сломалась.

— Мы видели. А что, ее трудно починить?

— Оказалось нелегко. Под влиянием высокой температуры она приварилась к поперечной, огневой. Металл оказался недостаточно жароупорным. Вот и идет возня. Не хочется менять все три трубы — много времени потеряем. Но, видно, этого не миновать. Температура воздуха падает, как бы не вмерзнуть накрепко в лед. Выбиваться потом из него будет трудно. Ну, я спешу…

— Обедать не придете, Иван Павлович? — крикнул вдогонку Дима.

— Где уж там! — донесся ответ, и Иван Павлович скрылся в люке машинного отделения.

Уже спускались сумерки, когда Дмитрий Александрович и Дима вновь появились на носу корабля?

Ветер дул сильными порывами, поземка быстро неслась по льду, порой скрывая кучку людей, торопливо работавших у термитных труб. Работа, видимо, приближалась к концу.

Весь день прозрачные стены корабля были открыты у трапов, спущенных с обоих бортов. На палубе было холодно, ветер врывался под крышу, ревел и бился о стены. Повалил густой снег, и белая крутящаяся стена скрыла людей на льду и их яркие фонари. На левобор-товом трапе стали появляться светлые точки, поднимающиеся к палубе.

— Ну, начинается пурга. Видно, работу прекратили, — сказал Дмитрий Александрович. — Пойдем в кают-компанию. Туда, вероятно, и Иван Павлович придет.

Георгий Николаевич дома, в каюте?

— Да, спит. Мы с Плутоном тихо ушли, чтобы не разбудить его.

Они шли по темному безлюдному проходу между правым бортом и палубными надстройками. Ветер со свистом и ревом врывался сквозь открытый проем, неся с собой тучи снега. Ослепленные вихрем, оглушенные его воем, Дмитрий Александрович и Дима, закрывая лица руками, торопливо прошли мимо трапа, спеша укрыться от пурги.