Еремей Парнов - Пылающие скалы

— Да я сама извожусь при мысли о том, что нам надо расстаться! Думаешь, я ничего не понимаю? Разлука разлуке рознь. Иногда неделя — да что там неделя! — день, и то может оказаться губительным. И мы так мало друг друга знаем, и вообще слишком многое против нас… Я не настолько наивна, Кирилл.

— Вот видишь!

— И тем не менее, — процедила она, упрямо стиснув зубы, — я верю в нас. Иногда даже полезно расстаться.

— Для тех, кто не любит.

— Любовь… Мы с тобой говорили о большем. Если оно сохранится, то и любовь будет. Мне не семнадцать лет, Кира. Я никуда от тебя не денусь и постараюсь отдать всё, что только смогу. Буду любовницей, другом, служанкой…

— Но не женой?

— Опять ты торопишься! Ты же ничего обо мне не знаешь…

— О том, что было, или о том, что есть?

— То, что есть, лишь продолжение прошлого… Я оставила двух мужей, у меня были увлечения, наконец, ты моложе меня.

— Какое мне дело до этого? Я знаю тебя такой, как ты есть, и никто другой мне не нужен.

— Это сейчас. А через год? Через пять? Через десять?!

— Никто не может ручаться за будущее, Света, никто! — Он бережно обнял её. — И, по-моему, лучше сто раз ошибиться, чем своими руками убить то, что может сбыться.

— Как ты верно сказал! — поняла она. — И я так думала когда-то… Только мой лимит ошибок исчерпан.

— Мы сами себе определяем права. Я не верю в высшие силы.

— Я — тоже. Но есть ведь иные: физические, душевные… Мне их не хватает, Кирилл. И времени совсем мало осталось.

— Поэтому ты хочешь выбросить псу под хвост ещё три месяца? Четверть года, Светлана!

— Так получилось. Тут завязано столько, что от меня почти ничего не зависит, иначе бы я давно махнула рукой.

— Вот и махни! Когда человек очень хочет, то для него нет безвыходных ситуаций.

— Ты даже представить себе не можешь, как мне хочется послушаться! — Светлана доверчиво прильнула к нему. — Я ведь всего лишь женщина! И ты постарайся понять…

Она рассказала ему, как жила последние месяцы, отказывая себе в самых простейших радостях, потому что ничего уже для себя не хотела и никому не верила, виня лишь самое себя в том, что не умела жить, как все люди.

— Теперь ты видишь, какое место занимает в моей жизни работа? — неожиданно прервав себя, спросила Светлана. — Доверие товарищей, которые поддержали меня в трудную минуту? Предать для меня так же немыслимо, как и отказаться от независимости. А я хочу остаться независимой, Кира, при любых обстоятельствах. Ты понимаешь меня?

Он понимал.

— Когда ты должна уехать?

— Через месяц, если не подкачаю.

— От всего сердца желаю тебе не подкачать. Главное — будь здорова. Остальное приложится.

— Остальное зависит только от нас.

— Но три месяца плюс ещё один — это уже четыре?

— Я постараюсь сделать так, чтобы мы увиделись… Мне совсем не обязательно торчать во Владивостоке до самого отплытия.

— Ты уходишь в плавание?

— В южные моря, к Большому барьерному рифу.

— Это же так интересно! — Усилием воли Кирилл заставил себя приободриться. — Прости мне моё нытьё. Наверное, я бы и сам не устоял перед подобным соблазном.

— Поверь, что я бы никуда не поехала, если бы это зависело от меня одной. Ты мне будешь писать?

— А можно?

— Конечно. Владивосток — радио, теплоход “Борей”. Обычной телеграммой. Я даже постараюсь позвонить, если удастся. Ведь у тебя есть телефон?.. Только это не всегда получается. Далеко очень. Поэтому ты не жди. Пусть будет сюрприз.

— Нечаянная радость. Помнишь у Блока? “Нечаянно радость придёт…”

— “Ночная фиалка цветёт, и скромный цветок её светел…” Я тоже люблю эти стихи.

— Мы очень похожи с тобой.

— Даже страшно иногда делается.

— И мы могли бы не встретиться!

— И каждый бы прожил в своей слепоте.

— Меня не оставляет ощущение случайности всего, что с нами происходит, — признался Кирилл. — Всё так зыбко, ранимо… Сначала думаешь — игра, потом понимаешь — жизнь. На какой тоненькой паутинке качается наша судьба.

— Нам не на что сетовать. Можно только благодарить.

— Кого? Самих себя? Случай?

— Неважно.

— Ты права! Пусть будет слепая игра больших чисел, которая воспринимается нами как некое стечение обстоятельств. Или заранее запрограммированное пересечение мировых линий? Не стоит задумываться. Это случилось, и я не представляю себе жизни без тебя.

— Я же говорю, что чувствую себя дурой. Ты мыслишь недоступными мне категориями. В космическом масштабе. Там, куда увлекает тебя воображение, не остаётся для меня места. Я теряюсь где-то в пути.

— Но я возвращаюсь к тебе.

— А ты и не улетай. Нигде нет готовых ответов на наши вопросы. Только внутри себя. Не надо ломать голову. Наше сердце распорядится за нас.

— Женский взгляд на вещи. Пережиток матриархата.

— Естественно.

— Я так не могу. Предпочитаю ломать голову. Это идёт от термодинамики, от универсальности её уравнений. У меня есть приятель, скрипач. — Вспомнив Малика, Кирилл улыбнулся. — Так он как-то сравнил Гиббса с Бахом. Даже специально вытащил меня в консерваторию, чтобы проверить. И ты знаешь, поразительно верно! Та же холодная ясность, те же безупречные плоскости, рассекающие мироздание.

— Скрипачи стали разбираться в термодинамике?

— Этот разбирается… Немного.

Подошла сестра с термометром в выстланном марлей лотке.

— Мне пора уходить? — забеспокоился Кирилл.

— Побудь ещё немного… Как трудно расставаться!

— И тебе тоже?

— А ты не видишь?

— Вижу, но так хочется слышать это ещё и ещё. Расскажи мне про свою Атлантиду.

— Нет никакой Атлантиды, милый. Я занимаюсь до крайности прозаическим делом. Фотографирую микроскопические частички, которым, как и нам с тобой, был дан короткий проблеск в вечной ночи, сравниваю. Они прожили своё, наверняка не спрашивая, почему и зачем, и погрузились на дно, обратившись в холодный камень.

— Звёздная пыль. “Что наверху, то и внизу”. Совсем, как у Гермеса Трисмегиста.

— Опять твои любимые алхимики?

— Алхимики, трубадуры, безумцы. Белая роза на жгучей ране… Но ведь все говорят, что ты нашла Атлантиду?

— Вздор. Корреспондент, как обычно, переврал, выдал желаемое за действительное — и пошло-поехало. Ярлыки прилипают прочно, не отодрать, не отмыть.

— Лично я бы не отказался от подобного ярлыка.

— Пожалуй… Мне и самой нравится. Льстит самолюбию, дразнит воображение. Порой думаешь, а чем чёрт не шутит, вдруг правда?

— Даже так? Значит, что-то всё же нашла?

— Ты, конечно, читал диалоги Платона?

— “Тимей” и “Критий”? “В один злосчастный день и одну роковую ночь…”?