Александр Бушков - Нелетная погода (сборник)

Он не ложился, знал, что не уснет. Сидел и смотрел на спящую Марину. Марина спала неспокойно, металась, всхлипывала, но будить ее Панарин не решался, – иногда полезно выплакаться во сне.

Интересно, скоро ли прилетит Снерг? Он обязательно примчится самое позднее к обеду, он не сможет упустить такой сюжет. Сейчас он ничем не занят, спокойно бродит себе по Земле, и ничто его не тревожит, с работою ему чертовски повезло, и с Аленой ему чертовски повезло, правда, не в везении дело, но тем не менее…

Все-таки странно немного – лидером всегда был он, Панарин, а ведомым был Снерг, и в школе, и позже, когда Стах был студентом, а он курсантом. Но прошло время и лидером как-то незаметно стал Снерг, не признать этого нельзя…

Во время последнего разговора можно было заметить, что Стах чем-то удручен. Скорее всего, чувствует себя опустошенным после очередного фильма – он не раз описывал это состояние и откровенно называл его мерзким, глупой слабостью. Или с Аленкой снова что-то не поделили – они во многом похожи друг на друга, а при таком раскладе без периодических трений и ссор никак не обойтись…

Панарин вздрогнул и поднял голову. Марина села в постели и смотрела на него круглыми глазами – в них медленно таял страх.

– Что ты? – он торопливо сел рядом.

– Кошмар какой-то, – сказала Марина хрипловатым со сна голосом. – Жуткий сон, противный до невозможности. Какая-то седая старина, война, в город ворвались какие-то мерзавцы, и такое творится, разное до жути… Все этот замок, насмотрелись средневековья…

– Бывает, – сказал Панарин. – Мне тоже недавно снилось что-то похожее, реальное до жути. – Он обнял Марину и легонько покачал, как ребенка. Приятно было, что сейчас он может чувствовать себя защитником. – Спи. Тебе приснится, что ты принцесса, и никакой войны, только балы, и танцуют менуэт, король танцев и танец королей, и падают шпалерами очарованные кавалергарды, а ты надменна и холодна, и скоро ты станешь королевой… Ложись, вот так…

– Я в каком-то полубреду, – пожаловалась Марина, не открывая глаз. На щеках поблескивали влажные дорожки. – Плывет все, непонятно, где я… Ты меня любишь?

– Да.

– Ты считаешь меня своим злым гением?

– Нет, что ты, – сказал Панарин.

– И правильно, куда мне на такие значительные роли… Я очень плохая?

– Ну что ты.

– Плохая, наверное. Тебя вот мучаю. Ведь мучаю?

– Да, – сказал Панарин.

– Хочешь, я за тебя замуж выйду?

– А ты-то сама этого хочешь?

– Вряд ли, – она действительно была в каком-то полубреду. – Не знаю я, что мне с тобой делать, скорее всего, и дальше буду мучить, ты же у меня не первый и не последний, я уже говорила… Рассказать, кто был первый?

– Не нужно, – сказал Панарин. – Тебе завтра стыдно будет.

– Ага, и могу тебя возненавидеть… А ты меня можешь?

– Нет, – сказал Панарин. – Что бы ты ни делала.

– А это не означает, что ты слабый?

– Нет. Это означает, что я тебя люблю. Нашелся и на меня капкан.

– Это я-то капкан? Очень мило…

– Ты – та самая победа, что рифмуется с бедой, – сказал Панарин.

– И на том спасибо, я…

Панарин наклонился к ней – она ровно и глубоко дышала. Спала. Он осторожно поцеловал ее в щеку и на цыпочках пошел к креслу. Тяжело сел, почти упал. Что-то непонятное с ним творилось – голова казалась пустотелым шаром, набитым позванивающим стеклянным крошевом, сознание затуманивалось, наплывали странные звуки, сотня голосов бубнила в уши на разных языках нечто превосходящее всякое понимание. Он задремал на несколько секунд, спал и знал, что видит сейчас сон Марины, откуда-то появилась уверенность в этом, и не избавиться от наваждения. Он проснулся, но странности не кончились, он вдруг стал словно бы частью воздуха планеты, только более густой, имевшей форму человеческой фигуры, какие-то полотнища проносились слева направо, часть их, попадая в занятое Панариным пространство, вспыхивала в нем то ли светом, то ли звуком, а он расширялся до размеров галактики, сквозь него пролетали звезды, прорастали раскинутые на неизмеримую ширь огненные сети, колеблющиеся кораллы, он был частью грандиозного целого и самим этим целым…

«Замок!» – пульсировала искорка сознания. Микробы, вирусы, неизвестные бактерии, может быть, обитатели замка как раз и бежали от какой-то болезни со своей Атлантиды, но болезнь догнала, и люди разбежались в бреду, перемерли в горах… Нужно позвать кого-нибудь!

Панарин выпрямился страшным усилием воли, побрел к изголовью кровати сквозь пронизанное золотистыми сетями зеленоватое марево, шатаясь, балансируя руками, разгребая ими воздух. Оперся левой рукой на постель, протянул правую к пульту, никак не мог нашарить нужную кнопку, в уши снова бубнил десяток чужих голосов, стеклянное крошево, заполнившее голову, вспыхнуло и испарилось, Панарина повело влево, и он рухнул на постель.

– Нет, ну это черт знает что такое!

Панарин открыл глаза. Марина сердито смотрела на него.

– Который час? – спросил он.

– Девять утра.

– Я спал?

– Представь себе, – сказала Марина. – Просыпаюсь, а ты валяешься одетый, даже туфли не снял. Что это ты?

Панарин сел. Голова, как ни странно, была свежая и ясная, он помнил почти все, но многое не смог бы описать словами.

– Ты бы еще в скафандре завалился.

– Погоди, – сказал Панарин. – Ты что, ничего не помнишь?

– Интересно, что я должна помнить?

– Вспомни, – Панарин заставил ее сесть рядом. – Все, что было вчера ночью, вспомни.

– Постой-постой… – Марина потерла виски кончиками пальцев, призадумалась. – Что-то про замужество, то ли ты мне усиленно предлагал выйти за тебя, когда я уже засыпала, то ли мне приснилось… Кто-то кого-то мучает, сон видела дурацкий, но не помню подробностей…

– Все правильно. Ты словно бы бредила. Не помню, о чем, – торопливо добавил Панарин. – Со мной тоже творилось что-то непонятное. Кошмары наяву, слабость. Даже врача вызвать не успел – потерял сознание.

– Интересно…

– Может, в замке – какие-нибудь микробы?

– Глупости, – подумав, сказала Марина. – Прихватило бы и «шлиманов», а они куролесили до рассвета, я из-за них и проснулась. И врачи давно развили бы бурную деятельность.

– Ты кругом права, но ведь что-то же было?

– Помнишь «прагматическую санкцию» Швейка? Пусть было, как было, ведь как-нибудь да было. Никогда так не было, чтобы никак не было.

– Зависть берет от твоего спокойствия, – сказал Панарин.

– Ты забыл, что я легкомысленная? Мало ли что бывает. Я в прошлом году заработалась до обморока. Сходи к врачу, если хочешь.

– И схожу, – сказал Панарин. – О тебе же беспокоюсь.