Артур Конан Дойл - Страна туманов

Прежде чем мы закончим наше повествование, хотелось бы остановиться еще на одном эпизоде. Перенесемся мысленно в один из номеров гостиницы Империал., что в Фолкстоне. Мистер и миссис Мелоун сидят у окна и смотрят на хмурое вечернее небо над проливом. Из-за горизонта, извиваясь, ползут по небу огромные пунцовые щупальца, таящие угрозу посланцы мира невидимого и загадочного. А внизу, выбиваясь из последних сил, стремится к родным берегам утлый челн. Чуть дальше видны большие океанские корабли — словно чуя опасность, они застряли посреди пролива. Смутное чувство опасности, исходящее от этого неба, подсознательно подействовало на молодых людей. — Энид, — начал Мелоун, — расскажи мне, какие из наших спиритических впечатлений больше всего подействовали на тебя?

— Так удивительно, что ты спросил именно об этом, Нэд, ведь я только что сама о том же подумала. Мне кажется, что эти мысли нам навеяло небо, такое оно жуткое, пугающее. Я размышляла о Миромаре, таинственном человеке с его мрачными пророчествами.

— И я тоже.

— А ты слыхал о нем что-нибудь с тех пор?

— Лишь однажды. Как-то воскресным утром я забрел в Гайд-парк, и там, перед небольшой группкой слушателей, выступал он. Я тихо подошел и прислушался. Он говорил все те же жуткие слова.

— А как его восприняли окружающие? Они не рассмеялись? — Но ты же сама слышала, что он говорит. Разве тебе хотелось смеяться?

— Да нет, конечно. Но ведь не станешь же ты воспринимать все серьезно, правда, Нэд? Посмотри, на какой твердой почве стоит старушка Англия! Или взгляни на наш величественный отель, на людей, живущих здесь, на эти нудные утренние газеты, да на весь уклад жизни цивилизованной нации. Неужели ты и правда веришь, будто что-то это все может уничтожить? — Кто знает? Миромар ведь не единственный, кто так говорит. — Что ж, выходит, по его мнению, грядет конец света? — Нет-нет, это будет возрождение мира, мира истинного, такого, каким замыслил его Господь.

— Тогда это величайшее предсказание! Но чем провинился мир, если все-таки должен свершиться столь страшный суд?

— Причиной всему грубый материализм, косность церковных обрядов, пренебрежение духовными помыслами, отрицание существования невидимого мира, осмеяние, которому подвергается это новое откровение, — так считает он.

— Но ведь раньше мир был еще хуже.

— Но тогда не было нынешних достижений — ни образования, ни науки, ни того, что мы называем цивилизацией, которые, казалось бы, должны вести к новой духовности. К сожалению, все это обратилось во зло. Появились аэропланы, но с их помощью бомбят города. Мы учимся создавать подводные лодки и губим моряков. Мы познаем мир химических веществ, превращая их во взрывчатку и ядовитые газы. И дела становятся хуже день ото дня. Сейчас нет такой страны, где втайне не обдумывали бы, как испортить жизнь всем остальным. Разве для этого Бог создал нашу планету, и допустит ли Он, чтобы мир шел по такому пути?

— Это кто говорит: ты или Миромар?

— Как тебе сказать? Я и сам размышлял над этим и пришел к тем же выводам, что и он. Однажды я прочитал записанное Чарльзом Мейсоном послание: Самое опасное для человека или даже для целого народа — это когда интеллект развит сильнее духовности. Как будто специально сказано о сегодняшнем дне!

— А как все произойдет?

— Тут я могу сослаться только на Миромара. Он говорит, что придет конец смутам и войнам, голоду и чуме, землетрясениям, потопам и наводнениям и воцарятся несказанные гармония и покой.

Огромные пунцовые полосы опоясали небо. На западе пылал огненно-красный закат, постепенно переходивший в тусклое красноватое сияние. Энид вздрогнула, взглянув туда.

— Мы знаем только одно, — вновь нарушил молчание Мелоун. — Две любящие души вместе проходят через все сферы. Так стоит ли нам бояться смерти или тех испытаний, что уготовит нам жизнь?

Она улыбнулась и вложила в его руку свою ладонь.

— А ведь верно, — сказала она.