Кирилл Кудряшов - Черное безмолвие
Я встряхиваю рукой, прогоняя боль в костяшках пальцев, и эта боль напоминает мне о том, что я била не кулаком… Я ударила точно в переносицу ладонью, сложенной топориком, «когтями тигра», как называли этот удар Шаолиньские монахи. Положение пальцев, предназначенное для нанесения смертельных ударов. Один из таких ударов должен быть направлен в лицо, и при достаточной силе и скорости удара без труда ломает переносицу, убивая человека еще до того, как его тело коснется земли.
Люди затихают, испуганно глядя на лежащую на земле женщину. Наконец, кто-то наклоняется над ней, чтобы помочь встать… Я то знаю, что это уже бесполезно, поэтому легонько трогаю Марата за локоть, и шепчу ему на ухо: «Пойдем, только медленно…» Он, кажется, понимает все и без моих слов, и, держа руку на рукояти пистолета, протискивается вместе со мной через собравшуюся толпу. Большинство людей еще не понимает, что произошло, но скоро поймут… Поймут, что еще одна бегунья убила одного из жителей завода…
— Ну, Ира, ты даешь… — говорит Марат, когда мы выходим из плотного людского круга, расступающегося перед нами.
— А ты бы что сделал? — огрызаюсь я. — Ты слышал, что она сказала?
— Слышал… Но чтоб за это убивать…
Словно подтверждая его слова где-то в центре собравшейся толпы, которая уже позабыла о празднике и веселье, раздается робкий шепоток, затем быстро превращающийся в ровный гул голосов. От ряда к ряду, кто наклоняясь к уху, а кто — говоря в полный голос, передаются несколько слов… «Бегун», «труп» и «убийца» встречаются среди них гораздо чаще, нежели даже чисто русское «Ты прикинь, бля?!», или «Да ну, на…»
— Я просто вышла из себя. — тихо говорю я, словно оправдываясь. — Я сама не знаю, как это получилось.
— Рефлекс сработал?! — спрашивает Марат, и я поднимаю на него взгляд, не понимая, издевается он надо мной, или нет. Оказывается, что нет — его глаза полны сочувствия — он понимает, в какое дерьмо я нас втравила, но понимает и то, что иного выхода из этой ситуации не было. Судьба…
— Если они кинутся на нас. — продолжает он, — Не забудь о своих рефлексах. Я хочу забрать с собой на тот свет как можно больше народу…
Но на нас не нападают — должно быть, мой удар сработал одновременно и как катализатор ситуации, и как сдерживающий фактор. Страшно нападать на того, кто может убить тебя одним ударом — раньше, чем ты успеешь понять, что произошло… А когда это дополняется жуткими историями о каннибализме и прочих прелестях жизни бегунов… В общем, никто не хотел повторить подвиг крейсера «Варяг» и погибнуть в заведомо неравной схватке.
Провожаемые десятками взглядов, полных ненависти и желания испепелить нас на месте, мы подходим к входу в бункер, и исчезаем за его дверью. Только там мы можем вздохнуть свободно…
— А ведь они правы. — говорит Марат, когда мы спускаемся по узким лестницам, направляясь в VIP-палату, палату для начальства.
— В чем?
— Нашем место в Безмолвии.
Я не отвечаю, думая о белом волке. Об одиночестве и тоске в его глазах… О волке-бегуне, лишенном дома, родных и близких. Как я похожа на него… Последним, что оставалось у меня, был Коля, и теперь он в руках Мадьяра.
— Марат, — говорю я, останавливая его у самых дверей палаты, — А может Мадьяр прав? Может быть мы сможем ТАК остановить войну?
— Может и сможем. — соглашается он. — Его идея бредовая, но не лишена смысла. Сплоченному отряду бегунов не нужна даже поддержка ядерного комплекса завода — мы могли бы просто захватывать штатовские ядерные центры и обрушивать их же оружие на них.
— Так может быть…
— Примкнуть к нему? — заканчивает за меня Марат. — Я думал об этом. Особенно в последние несколько минут. Ты не находишь, что в мире людей нам не совсем рады? Мы можем пойти к нему, можем попытаться оставить от Америки выжженную землю. А что потом?
— Мир под властью бегунов.
— Бегуна. — поправляет меня Марат. — Одного бегуна, а точнее — Ночной Кошки. Мадьяр, если он действительно таков, каким ты нам его описывала, не станет делиться властью.
— Может это не так уж и плохо?
Мы молча смотрим друг другу в глаза, пытаясь прочесть в них ответы на свои вопросы.
— Закончим этот разговор потом. — предлагаю я, наконец. — В конце концов, это не только наше с тобой дело. Остальные тоже должны принять решение. Серега, Толя, и даже Эзук…
Я спотыкаюсь на слове, осознавая, что я только что сказала. Толя… Кажется, только сейчас до меня начинает доходить то, что его больше нет. Сердце отказывается признать, что бегун мог погибнуть в своем мире, в Безмолвии…
— Да. — как-то странно севшим голосом соглашается Марат, словно и не заметивший моей оплошности. — Поговорим в лазарете…
Он дергает на себя дверь палаты, окунаясь в запахи спирта и лекарств. За исключением Сырецкого, лежащего на кровати с перебинтованной ногой, в палате больше никого нет, а запах спирта, как оказывается, исходит вовсе не от стерилизованных инструментов, а от бутылки водки довоенного разлива, стоящей у изголовья кровати.
Увидев нас Петр Михайлович, театрально кряхтя, усаживается на кровати, жестом приглашая нас присесть на стоящие рядом стулья. На губах его играет довольная улыбка, а запах спиртного легко ощущается и без улучшенного обоняния бегуна.
— Ну здравствуйте, путешественнички! — приветствует он нас. — Где были, что видали? Хотя нет, не рассказывайте. Сначала я! Я не знаю, как дела там в «восьмерке». Зато у нас просто великолепно. Отряд Мадьяра разбит на голову, и весь уничтожен. Весь, понимаете, ребята! Никто не ушел живым. И Мадьяр, по всей видимости, тоже, только в лицо мы его не знаем… Просто свалили все тела в кучу и спалили… Бензина извели хренову тучу, но это был их бензин, из их баков…
Мы недоуменно переглядываемся, пытаясь понять, как наш несгибаемый директор нализался до состояния птичьей болезни, и с чего он решил, что такой боец, как Мадьяр, мог погибнуть в бою с простыми людьми. Но лицо Сырецкого светится такой искренней радостью по поводу победы, что у нас языки не поворачиваются прервать его излияния. Пусть порадуется еще хоть несколько минут, а то после вестей, которые принесли ему мы, он протрезвеет за считанные секунды.
— Их было около сотни, — продолжает разглагольствовать Сырецкий, — Они, видимо, уже поняли, что план с диверсией пошел коту под хвост, и поняли, что им ничего не остается, как терпеливо ждать своей участи. Ну они там, в лесу, и копались! Построили целые баррикады, так что их и целой армией было бы не взять. Ну а мы поступили проще — как только разведка доложила, что они там, при чем всей сотней, да еще и в одном месте, пусть и хорошо укрепленные, я отдал приказ ударить по ним с воздуха.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});