Гарриет Хэпгуд - Квадратный корень из лета

– Слышь, Томас, – сказала я, сжала кулак, оттопырила мизинец и выставила руку вертикально вверх: – Слабо тебе?

Когда он спрыгнул на траву рядом со мной, я повернулась на бок и долго глядела на него. Я не потянулась взять его за руку, а просто смотрела. Пижама у меня еще мокрая от прошлогоднего дождя, но запах от нее приятный. Не сырой земли, а чего-то нового.

– Как думаешь, если бы мы начали переписку после твоего отъезда, можно было бы обойтись без этого и перейти к главному?

– Не-а, – ответил Томас. Он вынул лепесток яблони из моих волос, посмотрел на него, недоуменно нахмурившись, и бросил в траву. – Тогда этого могло и не случиться – канноли и всего остального. А теперь спроси у меня еще раз, почему я в твоем саду.

Он прижался лбом к моему лбу, вдавив мне в нос металлическую оправу очков.

– Почему?

– Я не могу уехать в Манчестер, не пообещав тебе, что вернусь. Приеду в гости. Буду писать письма и имейлы. Сколочу состояние на булочках с глазурью и встречусь с тобой на полдороге через всю страну, прежде чем ты уедешь в математический университет и забудешь меня.

Я видела, что ему хочется размахивать руками, ловя невидимых летучих мышей, но трудно махать руками, когда лежишь.

– Давай сделаем новую капсулу времени, – предложила я, обдавая дыханием его губы. – Чтобы у тебя была причина вернуться. Может, положим туда стерео Неда…

Томас засмеялся:

– Го, я знаю, каково жить без тебя. С тобой жизнь куда интереснее.

– По-моему, это, – я взяла его за руку, – всегда было важнее всего.

На этот раз, когда мы поцеловались, мир не рухнул, Вселенная не остановилась и звезды не начали падать с неба. Обычный поцелуй.

Такой, когда слышишь стук двух сердец. Такой, когда открываешь друг друга заново – губы, и руки, и смех, когда Томас нашарил нож в моем кармане, и неловкость, с которой я снимала с него очки. Такой, от которого теряешь дыхание и оказываешься покрыта травинками, а потом прощаешься и даешь обещания.

Такой, который по-своему останавливает время.

Понедельник, 1 сентября

Через неделю мы устроили Грею викинговские похороны. Я сказала папе, что приду прямо на пляж – мне еще нужно кое-что сделать.

В книжном магазине темно, но я не стала включать свет – я ненадолго. В укромном углу чердака, куда никто не заходит, я вынула дневники Грея из своего рюкзака, открыла, увидела его почерк, вечно живой в неизгладимых чернильных строках: «Я взбешен коварством Вселенной. Но Готти пошла в меня, значит, все было не зря. Я викинг».

На этот раз обошлось без временнóй петли, однако вокруг меня зима, и снег засыпает книги. Я вспоминаю…

…как сидела спиной к дровяной печке и учила английский, гадая, почему мне ничего не стоит объяснить Е=mc 2, но не дается герундий. Я написала сообщение Соф: «Это порода собак?», когда вошел Грей, сразу заполнив собой всю кухню. Стол задрожал, когда дед подошел к чайнику, что-то воодушевленно напевая себе под нос.

Передо мной со стуком поставили кружку. Грей, присев на край стола, зашуршал газетой. Я машинально отпила чаю и вздрогнула, когда огромная ручища с размаху легла на страницы учебника.

– Слушай, пигалица, – сказал дед, – давай покатаемся.

Я заикнулась о завтрашней контрольной, но Грей твердой рукой вывел меня в сад. Я прижималась к окну, когда мы на полной скорости летели по ухабистой дороге из Холкси, радуясь, что вырвались из дому.

– Знаешь, я тебя так катал, когда ты была маленькая. Мы ездили по всему побережью, туда-сюда. Ты переставала плакать и смотрела на меня, наверное, думая: «Слышь, старикан, а куда это мы едем?» Нед ненавидел, когда его катали, но мы с тобой, малышка, ездили к морю. Иногда я болтал с тобой, будто ты уже все понимала, а иногда мы включали музыку или ехали в тишине, как сейчас. Как нам больше хотелось, так и делали, пигалица.

Дед оглянулся на меня.

– Ты хочешь сказать… – Я притворилась, что думаю, – что ты не знаешь, куда мы едем?

Грей захохотал – оглушительно гулко.

– Метафорически?

– Водительски.

– А куда ты хочешь? – спросил Грей. – Это тебе подарок – бегство от реальности на один день. Я только шофер, мир – твоя устрица.

С ощущением дежавю я взглянула на приборную панель.

– Наша устрица – бензина примерно на пятнадцать миль.

– Тогда за устрицами, – засмеялся дед, включая сигнал.

Для устриц было слишком холодно, поэтому мы ели жареную картошку в бумажных пакетах, облитую уксусом, причем ели в машине, глядя на волны сквозь туман. Ветер превращал море в пену.

Дома дед сразу ушел спать, хотя было всего шесть часов вечера.

– Все эти разговоры чертовски утомляют, – сказал он, звучно поцеловав меня в макушку.

На следующий день я снова сидела за кухонным столом, сражаясь с прилагательными. Грей ерошил мои волосы своей ручищей всякий раз, когда проходил мимо, и ставил тушиться мясо, чтобы составить мне компанию. Мы включили радио на статические помехи и подпевали без музыки. Мы были счастливы.

Тик-так…

Тик…

Так…

От тиканья часов я будто очнулась на чердаке «Книжного амбара» – и отпустила воспоминания. Посвятив улыбку памяти деда, катавшего меня по побережью, я перестала жить прошлым.

Я выложила дневники на полку. «Книжный амбар» – самое подходящее место для секретов Грея. Может, кто-нибудь попытается купить дневники или они бесследно исчезнут сами по себе. Пряча их за книжками в мягких обложках, я вроде бы услышала «мяу» и краем глаза заметила что-то ярко-рыжее, опрометью несущееся через Вселенную.

Время сочилось у меня сквозь пальцы.

Неверная дата в имейте и кот, которого не должно существовать. Капсула времени, которую мы нашли на дереве пять лет назад, и парень, подаривший мне лето. Лучшая подруга из пятидесятых и родной брат из семидесятых. Папа, который то появляется, то исчезает, и мама, которую я никогда не знала.

И Грей. Грей, при мысли о котором мне до сих пор больно. Грей, по которому я всегда буду тосковать. Грей, кого я всегда могу снова найти.

Вот что означает кого-то любить. Вот что означает по кому-то скорбеть. Это немного похоже на черную дыру.

И немного похоже на бесконечность.

Когда я спустилась, Нед ждал меня у письменного стола, листая книгу и пристукивая ногой в такт неслышимому ритму. Он сфотографировал меня, когда я подходила. Его лицо за фотоаппаратом – сплошь нос и подведенные глаза. Мой чокнутый старший брат.