Теневая лампа. Книга четвертая - Стивен Рей Лоухед
Арностови крикнул в столовую.
— Рупрехт! Тут преступление! Беги за вахтмейстером!
— Jawohl! — пришел ответ. Дверь кофейни хлопнула.
— Вот теперь мы посмотрим, кто кому что скажет, — усмехнулся Арностови. Он покровительственно положил руку Энгелберту на плечо и дал ему большой льняной носовой платок. — Вытри лицо, останови кровь. Как только Рупрехт вернется, отправлю его за доктором. – Повернувшись к Берли он сказал: — У меня найдутся здесь влиятельные друзья. Тебя арестуют.
— Убери их, — приказал Берли.
Тав шагнул вперед. В этот момент хлопнула входная дверь, и из столовой раздался истошный крик:
— Босс! Надо сматываться! — Кричал Мэл. — Они вызвали стражу!
Хотя он говорил по-английски, в его голосе отчетливо звучала паника. Арностови улыбнулся.
— Ну вот, видишь… Ты проведешь ночь в кандалах.
Берли скрежетнул зубами, но все же отступил. Тав последовал за ним. На ходу он схватил полотенце с сервировочного подноса; вытер кровь с кастета и сунул его в карман.
С грозным рыком он швырнул окровавленное полотенце в Этцеля и выскочил за дверь.
У входа Берли допрашивал Мэла.
— Где Бэби?
— В клетке за конюшней, — ответил Мэл.
— Возьми ее и жди нас у ворот. — Берли толкнул своего приспешника. — Иди, живо! — Он посмотрел через площадь на бегущих вооруженных людей и приказал Таву: — Найди Кона и Декса, только сделай так, чтобы на вас не обращали внимания. Идите к воротам и ждите меня за стенами. Я соберу вещи и встречусь с вами там.
— Что происходит, босс?
Уже скрываясь в тени, Берли коротко ответил:
— Мы уходим.
Низко опустив голову, он разминулся с тремя гвардейцами, бегущими к кофейне. Двое солдат были в стальных шлемах и вооружены короткими пиками с крюками на лезвиях. Берли усмехнулся и растворился во тьме пустой городской площади.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ. Конец всего
ГЛАВА 29. Дыма без огня не бывает
Трудно было понять, сколько прошло времени. Каждый день был похож на предыдущий, они незаметно перетекали друг в друга. Начиналось с умывания и простого завтрака, состоящего из подсушенного хлеба, разбавленного вина и фруктов; потом появлялся царский писец, преподававший язык. Следующие несколько часов Дуглас пытался овладеть ошеломляюще сложным этрусским языком, смесью протолатинского и фригийского, а может быть, персидского, или чего-то столь же экзотичного. Для Дугласа, неплохо знавшего средневековую латынь, он был все равно что венерианский. Язык Этрурии был скользким и не укладывался ни в какие логические нормы. Для некоторых это стало бы дополнительным стимулом, но Дугласа повергало в отчаяние.
Снайп не участвовал в обучении. После одного особенно мучительного занятия их королевский наставник посчитал, что учить мальчика бесполезно, и предоставил его самому себе. Дугласу так не повезло.
После каждого урока приходил слуга, приносил еду. Дуглас и Снайп ели, а затем на некоторое время их оставляли в покое. Иногда они гуляли по окрестным виноградникам — в сопровождении одного-двух незаметных охранников, — а иногда, как все добрые этруски, устраивали сиесту. Вечером приходил Паша, королевский камергер, он подводил итоги прошедшего дня. Время от времени Паша хвалил Дугласа; однако чаще уходил, неодобрительно покачивая головой.
Обучение проходило очень сложно, однако настал момент, когда Дугласу удалось связать несколько простых слов и придать им нужный смысл. Хотя он продолжал чувствовать себя косноязычным заикой, по элементарным вопросам он уже кое-как мог объясниться. Приходилось прилагать значительные усилия, иногда кончавшиеся депрессией. Он отказался от попыток уберечь Снайпа от неприятностей. Просто предоставил охранникам разбираться со своенравным ребенком; так от них была хоть какая-то польза.
Этим утром Дуглас проснулся внезапно и мгновенно понял: что-то изменилось. Он лежал на тюфяке, пытаясь в тусклом утреннем свете разглядеть, что же так внезапно разбудило его. Он прислушался, но ничего не услышал. Возможно, именно тишина и прервала его сон. Некая гнетущая сила тяжко давила на него, превращая каждый вздох в трудную работу. Что-то явно происходило.
Отбросив тонкое покрывало, он встал и быстро огляделся. Снайп спал, свернувшись клубочком, как кот, в своем углу; почему этот странный парень предпочитает спать именно так, Дуглас до сих пор не понимал. Он вышел в залу гостевого дома — там тоже все было в порядке, — подошел к двери, открыл ее и вышел на увитый виноградной лозой портик.
Воздух, хоть и прохладный, был влажным и неподвижным; солнце еще не взошло, хотя небо на востоке светилось тусклым зловещим светом, напоминавшим тухлую устрицу. Виноградники молчали, листья блестели от росы. Как ни странно, собаки и петухи, непременно приветствовавшие каждое утро, молчали. Охранников тоже не видно. И это было совсем странным, потому как они были такими же обязательными, как ежедневный восход солнца. Дуглас не помнил, чтобы они опаздывали. Эта странность его озадачила, впрочем, гости короля и не должны помышлять о побеге. Они до сих пор оставались здесь не потому, что возможности сбежать не предоставлялось, а исключительно из-за маниакального желания Дугласа проникнуть в тайну карты. Ради этого он готов был согласиться и на более строгий домашний арест.
Он стоял, окутанный голубым утренним туманом, смотрел на виноградные лозы и пологие холмы, а потом уловил в воздухе запах дыма: другой, новый, к тому, что жители готовили на углях, используя старые оливковые дрова и засохшие черенки виноградной лозы, он давно привык. Новый запах был другим, он тревожил, как подпись врага на листе с ультиматумом.
Через некоторое время солнце все же выглянуло из-за восточных холмов, но вид у него был, как у опухшего красного глаза. А стража так и не явилась. Дуглас поежился — на нем была только тонкая ночная туника. Покинув портик, он прошелся по тропе, никого не встретив. Неестественная неподвижность воздуха и земли таила в себе угрозу.
Должно быть, буря надвигается, решил Дуглас и вернулся в дом. Он поднялся по ступенькам портика и уже протянул руку к двери, когда до него донесся далекий крик — короткий, резкий, бессловесный крик, отчетливо прозвучавший в тишине. Инстинктивно он повернулся на звук и остановился, вслушиваясь. Крик не повторился, но когда он открыл дверь домика, кто-то закричал уже гораздо ближе.
Дуглас развернулся и быстро пошел
