Михаил Савеличев - Тигр, тигр, светло горящий !

В моей душе нарастало удивительное для моего теперешнего Я отчаяние от недоделанной работы, от невыполненного долга, от неисполненного приказа. Ну что мне от всего этого? Как далеки от меня все эти бои местного значения, все эти частности войны, все эти мелкие судьбы случайных прохожих и собак. Я писатель, я философ, я стратег. Мне важны глобальные тенденции, мировые проблемы и течения, а не конкретные грязь, пот и кровь.

Плача от своего бессилия, я поднялся с земли, цепляясь за грубую кору дерева, раздирая в кровь руки и ломая ногти. Потом с трудом взвалил на плечо гранатомет и, опираясь на спасительный ствол спиной, стал механически давить на курок. Каждый залп еще плотнее вбивал меня в промерзшую сосну, не давая согнуться и упасть на землю, плечо онемело от ударов ствольного фиксатора, глаза и кожу обжигали раскаленные выхлопы изрыгаемых этой страшной игрушкой ракет, а вся лежащая передо мной местность превратилась в филиал Ада.

Взрывы слились в непрерывный ураганный рев, стена огня сначала охватила деревья, а затем перекинулась на почву. Его факел вздымался до неба и, казалось, начал лизать брюхо крейсера, оставляя на нем полосы копоти.

Сначала было жарко, потом - горячо, и в конце концов огонь проник в меня самого, сжигая внутренности. Где-то, на другой планете, раздавались выстрелы Одри - вряд ли она прикрывала меня, в таком аду не выживет ни человек, ни киборг, и скорее всего она палила в меня, стремясь прекратить мое безумствование. Но я только довольно смеялся сожженными губами и чувствовал себя Зевсом-громовержцем.

Наконец мое тело не выдержало такой непереносимой боли (сам же я ничего не ощущал) и гранатомет замолчал, перестав извлекать из Великого Ничто вполне конкретные ракеты, и уткнулся раскаленным докрасна хоботом в землю. По сухой хвое побежали огоньки. Упал я и в этот раз очень удачно - на спину и в огне разгоравшегося не на шутку пожара мог досмотреть действо до самого конца в мельчайших подробностях.

Крейсер был готов открыть ответный огонь - его брюхо вспучилось огневыми люками, готовыми обильно полить гостеприимный уголок обоймами ракет и водопадами напалма. Он уже выходил из тахионного колодца, когда небесная дыра начала стремительно сжиматься. Звездное небо и потерявшийся кусок Луны как ножом срезали оружейную палубу, радиолокационные сети, решетки призрак-эффекта и сомкнулись на самом сердце корабля - аннигиляционной камере. Взрыв потряс все основы Вселенной и я увидел в первый и, надеюсь, в последний раз в своей жизни, как по окружающему меня миру побежали взрывные волны, словно это была лужа, в которую угодил здоровенный камень.

На секунду канал в последний раз раскрылся и покореженный крейсер стал падать на громадное блюдо Юпитера, словно сухой осенний лист на мокрый асфальт улиц. Оставшийся в нашем мире обломок закрутился, накренился и стал соскальзывать по наклонной кривой в сторону моря.

Когда я снова открыл глаза, все уже закончилось. Я лежал на спине и таращился в расстилающийся наверху звездный пейзаж с чернотой космоса, Млечным путем, яркими и тусклыми звездами и шикарным метеоритным дождем. Я смотрел вверх и размышлял почему человек до сих пор не достиг звезд.

А ведь для этого у нас все есть. Есть туннельные двигатели, способные за квант времени перебрасывать материю из одной точки Вселенной в другую независимо от расстояния между ними. Есть надежные корабли, способные нести большой груз и массу людей с достаточным комфортом. Есть умные машины и сильные помощники, есть знания об окружающем мире и есть насущная необходимость в прорыве в Сверхдальнее Внеземелье.

Нет лишь одного - желания.

Видимо в природе припасен какой-то хитрый закон, не дающий агрессивным цивилизациям распространяться дальше своего дома. Они либо убивают себя, либо погрязают в междоусобных сварах, словно пауки в банке, снова и снова скатываясь на низшие ступени варварства.

Мне всегда нравилась идея Кантианского Мира. Наш мир, наша Вселенная не являются аристотелевыми по логике и римановыми по метрике. В ее основе лежит не математика, а - философия, и именно философия Канта. Мы сами, как вещи в себе, предопределяем свое полное непонимание как друг друга, что блестяще подтверждает наша агрессивность и ксенофобия, так и окружающего мира, о чем свидетельствуют наши безумные эксперименты со временем, искусственным интеллектом и тахионами.

Пространство и время не существуют сами по себе, а являются лишь нашими чистыми воззрениями, иначе как объяснить туннельный эффект на микро- и макроуровне, мгновенно разносящий смерть по всему Внеземелью? К этим двум постулатам Кантианского Мира, к трансцедентальной эстетике и трансцедентальной аналитике мы как-то притерпелись, с грехом пополам, с большими ошибками и оговорками, и если не приняли, то признали их объективное существование.

Но вот трансцендентальная этика внушает нам ужас и отвращение. Нам кажется безумным, неправильным, противоречащим всем мировым законам утверждение, что такие чисто человеческие категории нравственности, которые мы испокон веков всегда стремились загнать в прокрустово ложе полезности, также внутренне присущи Вселенной, как и мировые константы.

Но человеческая история и красота этой идеи убеждают меня.

Глава десятая. ДЕСАНТНИК. Европа (Внешние Спутники), октябрь 57-го

В десантном отсеке их было двенадцать - третья часть десантно-штурмовой группы. Как апостолов, подумал Кирилл. А их "тайную вечерю" возглавлял сам Иисус в лице сержанта - квадратного мужика двухметрового роста со смиренно-зверским выражением на лице.

Он сидел напротив Кирилла, задрав ногу на ногу и в этом тесном помещении его полуметровый говнодав с ребристой каучуковой подошвой и подковой на каблуке, содранной с копыта лошади каких-то невероятных размеров, маячил у самого носа журналиста, закрывая ему весь обзор и радуя его обаяние непередаваемой вонью.

Кирилл, зажатый с двух сторон хрупкими плечами радиста-амбала и пулеметчика-тяжеловеса, не рыпался, не возмущался, по-христиански снося все то, что у десантников называлось "пропиской". Для 23-ей ДШГ 1-го Космического Флота он был новичком. Хотя он был знаменит, бывал во многих горячих точках, воевал и проливал кровь, здесь и сейчас он был никто. "Муравьям" было наплевать на все его заслуги - действительные и мнимые. Он был гражданским - это раз, он не был с ними в операциях - это два. А воевать он мог у себя в постели с женой, а ранения получать, поскользнувшись на мыле в ванной, хренов гражданский шпак. А поэтому пока он с ними не пройдет боевого крещения, не прольет своей кровушки за общее дело, не пойдет на самое крутое задание и не наложит при этом в святые десантные штаны, он никто и не достоин ни капли сочувствия или удобства.