Анастасия Галатенко - Нф-100: Адам в Аду

Молодцов вмиг посерьезнел и отвернулся к окну.

-- Кривцов, -- глухо сказал он. -- Веня всегда мечтал о бессмертии. Все, что он делал, он делал ради этого. Он любил говорить, что в бессмертие надо выпускать только самых достойных. Все бился, пытаясь понять, отчего они хорошеют... Я опять повторяюсь?

Молодцов вздохнул и повернулся в Бладхаунду:

-- Вы же видите, мы постоянно проживаем одно и то же. Мы, когда-то бывшие неплохими учеными, теперь только и можем, что раз за разом решать одни и те же несложные задачки. Веня пытался спорить. Он полагал, что если обладатель кристалла сумеет при жизни освободиться от всех условностей, научится жить настоящим моментом, то и после смерти избежит сетей прошлого. Он искал идеальный нейрокристалл. Философский камень в своем роде.

Молодцов помолчал немного.

-- Он работал с готовыми кристаллами, пытаясь как-то приспособить их к бессмертию. Вы знаете, -- Молодцов снова отвернулся к окну, -- в глубине души я никогда не верил в это его бессмертие для избранных. Но я старик. Единственная наша надежда -- тех, кто обречен проживать снова и снова то, что уже было прожито -- в том, что Веня был прав. Он очень хотел бессмертия и считал, что нашел рецепт идеального кристалла. Если бы я предложил ему бессмертие, то он бросился бы в него сразу, не задумываясь... И мир бы остался без такого необходимого открытия.

-- Кривцов не похож на человека, способного сделать открытие.

-- Это вина всех нас. Моя, в частности. И Левченко, который ушел из жизни слишком рано, а ведь он как никто поддерживал Веню. Левченко умер, я тоже, институт закрыли... А Веня не смог выстоять один против всех. Он выбрал неверный путь, и теперь цена этой нашей надежде -- грош.

Бладхаунд молчал, ожидая продолжения.

-- Эх, -- вдруг вздохнул Молодцов. -- Вы уже знаете, или узнаете от меня, что того кристалла Разумовского, который переполошил рынок, не существует. Нейрокристалл Разумовского должен был бы носить название кристалла Левченко.

Бладхаунд кивнул.

-- Давно вы знаете об этом? -- спросил он.

-- Я узнал... Погодите... За неделю где-то до нашего с вами знакомства. Яворский принес мне кристалл на экспертизу. Я, разумеется, сразу узнал Разумовского. Однако экспертизу проводил Чистяков, человек предельно аккуратный и не отступающий ни на шаг от инструкции. Он провел все тесты, какие необходимо, однако Чистяков, как я, без сомнения, уже говорил вам, сильнейший историограф. Это поистине талант, чрезвычайно ценный, видеть в оттенках кристалла не просто характер, но и следы прожитой жизни. В тот же день Олег пришел ко мне и был растерян. Надо знать Олега, такого спокойного и рассудительного человека еще поискать, а тут на нем просто лица не было. Это, сказал он, не Разумовский. Не может быть Разумовский.

Молодцов вздохнул, прикрыл глаза, потом устало продолжил:

-- Мы принялись сопоставлять. Биографические данные, записи, выступления, личная жизнь, политика... До нас, наверное, никто так глубоко не изучал жизненный путь Андрея Разумовского. И по мере этой работы у нас все больше и больше вырисовывался портрет человека, чей нейрокристалл мы так усердно изучаем.

И портрет этот был им хорошо знаком. Что было дальше, Бладхаунд мог додумать и сам. Предположения нуждались в проверке. Проще всего было вставить кристалл в тело и допросить его лично. Если бы Молодцов с Чистяковым ошиблись, кристалл вернулся бы к Яворскому.

-- Кто изготовил подделку? -- спросил Бладхаунд.

-- Кривцов, -- усмехнулся директор. -- Он был обижен на институт, и на меня тоже, и, уходя, громко хлопнул дверью. Но я старался не отпускать его далеко. Я уже говорил, у меня были на него свои планы. Он тоже со временем понял, что обижаться глупо, и охотно поддерживал контакт. Сообщал о новых идеях и наработках... Ему нужна была поддержка. Разумеется, официально я не мог ее оказывать, но постарался дать ему понять, что заинтересован в его исследованиях. Он пытался создать идеальный нейрокристалл. Я имел на руках -- пусть не идеальный, но близкий к тому.

Молодцов улыбнулся:

-- Он хорошо помнил Сашу. Я бы даже сказал -- скучал по нему. Хотя сам бы он в этом не признался, конечно. Но кристалл его пытался воссоздать -- исходя из личных качеств, полагаю. Они ведь были очень дружны. Словом, когда он принес мне кристалл, как две капли воды похожий на тот, что лежал у Чистякова в лаборатории, я понял, что мы с Олегом не ошиблись в своих предположениях.

-- Кривцову не удалось добиться стойкого эффекта, -- сказал Бладхаунд.

Молодцов кивнул:

-- Да, мы знали об этом. Он предупредил меня. Сказал, что кристалл выцветет через неделю-другую. Мы решили, что нам хватит этого времени, чтобы убедиться наверняка. Разумеется, мы вернули бы кристалл Яворскому, а затем попытались бы выкупить его. Нам, увы, не хватило времени. Моя вина. Я слишком часто и надолго проваливался в прошлое, а тем временем Яворский обнаружил подделку, и в игру вступили вы...

Молодцов взглянул на терминал. Передавали новости с Ближнего востока.

-- Откуда в институте адамы?

-- Это наш недосмотр. -- Молодцов виновато развел руками. -- Честно говоря, их следовало бы разобрать, как только приняли закон. Но тогда столько всего свалилось. Мое сердце подкачало, Олегу пришлось заниматься мной, а когда до роботов дошли руки, мы оказались связаны бюрократией по рукам и ногам. Роботы проходили у нас по документам как добровольцы, а потом вдруг стали, если можно так выразиться, оборудованием и расходными материалами. Уволить расходные материалы мы не могли, списать добровольцев -- тоже. Их нужно было бы сначала уволить как живых людей, затем оформить как закупку расходных материалов, затем списать, предоставив отчет... Тем временем шум вокруг нейрокристаллов утих, проверки закончились, бумаги затерялись где-то между инстанциями, и мы, каюсь, оставили все как есть. Ну и вспомнили, когда стало необходимо проверить, Левченко это или нет.

Молодцов сплел пальцы рук и положил на них массивный подбородок.

-- Олега раздражали роботы, ему казалось, что нерешенная задача -- это как грязь, ее надо вычистить. Но он не мог ничего сделать без моей санкции, а я привык к такому положению вещей... Вернее, поймите правильно, мой нейрокристалл знал, что так правильно, а это гораздо серьезнее, чем просто привычка. А потом появился Саша, и действовал быстрее, чем я мог бы уследить за ним.

Бладхаунд кивнул.

-- Идеальный нейрокристалл, -- тихо сказал Молодцов. -- То, чего хотел добиться Веня. Если он был прав в своих предположениях -- а вы не представляете себе, как я хотел, чтобы он оказался прав! -- то Левченко не должен жить в клетке прошлого... Поэтому, Бладхаунд, поэтому мне как воздух нужен Левченко. Потому что я сам живу в клетке. За мой кристалл вы не получили бы больше, чем за Разумовского. Я имею в виду настоящего Разумовского, а не Левченко. Чистяков хороший прошивщик, педантичный исполнитель, но не больше. Я надеялся на Кривцова, он когда-то был очень силен... Но я видел его недавно, Олег говорил с ним -- он ушел слишком далеко по дорожке в никуда. Остается Саша. Если Веня прав, и он не зациклен на прошлом, если он еще может работать, если он согласится нам помочь, то у нас всех есть шанс.