Марта Уэллс - Стихия огня (Иль-Рьен - 1)

— Лечу. — Слуга уронил дрова и, прихрамывая, заторопился к двери. Каде отметила: «Он ходит, значит, рана не тяжела. Займусь им потом».

— Вам уже случалось делать такое? — спросил ее Лукас.

Он не спросил, уверена ли она в том, что справится, и Каде была настолько благодарна ему, что ответила совершенно честно:

— Нет, но я видела, как это делается… То есть как это пытались сделать.

Доктора и знахари пробовали вырезать ведьмину пульку, если она оказывалась близко под кожей, однако обычно ошибались, прибегнув к услугам железа, а не серебра.

Кроме того, дробина не теряла своей силы, однажды побывав в человеческом теле; извлекший ее из раненой плоти волшебник должен был считаться с тем, что она может повернуть и к его собственному сердцу. Фейри, пославшие пульку, иногда и извлекали ее — по собственной прихоти, однако подобные случаи бывали редки.

Раненых ведьминой пулькой обычно убивали… чтобы избавить от дальнейших страданий, если только они не умирали на месте. Таким образом, перед Дензилем или Верховным министром Авилером открывалась прямо-таки идеальная возможность. К тому же Томас Бонифас относился к числу фаворитов, не пользовавшихся общей любовью, и сейчас его покровительница вместе с войском находилась за пределами города, если, конечно, все они еще были живы. «Доктор может проговориться. Не лучше ли было убить его? Быть может, сейчас уже слишком поздно. Зачем мне все это? Затем, что с того мгновения, как ты ступила во дворец, он обращался с тобой не как с ребенком, или какой-нибудь дурой, или, что еще хуже, придворной дамой. Он увидел в тебе именно то, что ты собой представляешь, и понял, каким ударом была для тебя смерть Галена Дубелла».

Она лихорадочно металась по комнате; наконец Берхэм возвратился. Поспешно затворив за собой дверь, он извлек из кармана своего дублета изящный кривой ножик и спросил:

— Подойдет?

Взяв нож, Каде ощутила всем своим телом звон едва ли не чистого серебра.

— Идеально, — ответила она. — А теперь не подворачивайтесь под руку.

Если бы она могла потратить на них часть своего внимания, то удивилась бы полному повиновению.

Каде торопливо провела ножом над свечой. Придется ограничиться этим. Нож чуточку туповат, однако сейчас Томасу это безразлично.

Сев на постель, она принялась ощупывать ногу. Дробинки не оказалось на прежнем месте. Уже успела войти в тело глубже. Ощутив в душе приступ паники, Каде выругалась про себя и подумала: «Боги, ну почему все и всегда бывает так сложно?» Каде знала, где искать ведьмину пульку. Она не могла сместиться более чем на дюйм в глубь мышцы. Тогда чего медлить? Каде заметила, что руки ее трясутся. Хорошо, что Томас ничего не может видеть, иначе он сказал бы сейчас что-нибудь очень обидное. «Ну же», — подбодрила она себя, осторожно начиная разрез.

Выступило много крови; затаив дыхание, Каде ощутила, как завибрировал нож, когда пулька прилипла к нему. Боже праведный, получилось! Она осторожно извлекла нож. Едва крошечная крупица оказалась вне тела, Каде схватила ее рукой — кто знает, в кого она может направиться, — встала, подошла к очагу и тут ощутила, как пулька толкается в ее кожу.

Она застыла, глядя на сомкнутые ладони. Если открыть их, Бог знает, куда еще может направиться эта дробинка. Но ведь Каде сама фейри, она попыталась остановить подступающий ужас. Пулька не может причинить ей вреда.

Человеком нельзя быть наполовину, некогда говорил ей Гален Дубелл, и она, как всегда, пренебрегла этими словами. Довольно одной алой капли крови. Она прошептала заклинание, которым фейри отводили от себя беду, и ощутила, как ведьмина пулька вжимается в кожу, проминая ее. Пытаясь воспротивиться панике, она сообразила, что влияющая планета достаточно близко, и выкрикнула формулу, в Лодуне рекомендовавшуюся для уничтожения опасных объектов.

Волшебство людей сделало то, что было не под силу магии фейри. Она ощутила, как дробинка вспыхнула, и торопливо смахнула ее с ладони в очаг. Пулька исчезла в короткой иссиня-белой вспышке.

Каде осела на пол. Все эти годы с ней можно было расправиться ведьминой пулькой, а Двор Неблагий так и не сумел додуматься до столь простой вещи: проверить, обладает ли она той же стойкостью, что положено фейри. Идиоты, заключила она. Руку словно опалило огнем.

Повернув голову к постели, она заметила, что Томас шевельнул головой… В беспамятстве, но шевельнул.

В делах она успела забыть о том, что была в комнате не одна, и поэтому с удивлением обнаружила возле себя Лукаса. Он взял ее ладонь и повернул к себе.

— Боже! — пробормотал Лукас, заметив ожог. — Эй, Берхэм…

Мгновенно явившийся слуга собрал с карниза горсть снега и сунул ей в руку.

Каде отдернулась, но потом поняла, что холод наполовину уменьшил боль. Она смотрела на Томаса, пока Берхэм суетливо бинтовал ожог, и была вознаграждена: капитан шевельнулся еще два раза.

Потом — много позже — она сидела на табурете возле окна и разглядывала пятно, оставшееся на руке. Пузыря не было, значит, все обошлось. В отличие от чистой магии фейри ремесло смертных чародеев являло собой грязное дело, а она привыкла к ранам. Грязно, да надежно, подумала она.

Каде по мере своих возможностей помогла прочим раненым, однако без обычных при врачевании зелий и бальзамов или хотя бы их ингредиентов она мало что могла сделать. Можно было бы сотворить исцеляющий камень, однако он годился только против болезней и не заживлял разорванную плоть. Полностью укомплектованная аптечка спасла бы сегодня немало жизней. Укрепляющие чары и заклинания, удерживающие душу в теле, не могли как следует действовать без растительных снадобий, смягчающих раны. В результате всех усилий она продрогла и жутко устала; в этот момент Каде охотно отказалась бы от родства с фейри ради половины знаний Галена Дубелла во врачевании, при этом прекрасно понимая, что если бы вовремя отдала все свое внимание занятиям, то давно уже овладела бы ими.

Рана на ноге Томаса по-прежнему тревожила Каде, сидящую у очага в размышлениях. Заклинание, которым она соединила плоть, оказало положенное воздействие, однако рана была глубокой, и никто не мог знать, как все обойдется для Томаса. Очаг бросал свет на иссиня-черные волосы и бороду, обрамлявшие бледную кожу. Она подавила в себе желание немедленно встать и вновь подойти к постели. «Ты думала, что мир померк, когда умер Гален, но когда при тебе дурак доктор помянул ведьмину пульку…»

Каде вздрогнула и заставила себя посмотреть правде в глаза. Отрицать глупо. Неужели она только сейчас догадалась об этом? Однако, оглядываясь вспять, она не могла бы назвать мгновения, когда это началось. Она не знала, насколько сказалась здесь детская влюбленность или когда старательно поддерживаемая ею дистанция наконец уступила его обаянию. Еще менее точно она могла представить, когда именно мысль «я хочу иметь этого мужчину в числе друзей» преобразилась в «я хочу этого мужчину».