Октавиан Стампас - Цитадель (Тамплиеры - 3)

- То есть?

- Простите, Ваше высочество, они испрашивают аудиенцию.

Изабелла выпила несколько глотков вина из венецианского бокала, оправленного в почерневшее серебро.

- Эту даму с верблюжьей болезнью и близко не подпускать ко дворцу, а господ рыцарей, что же, проси.

Матильда, Беренгария, де Комменж вежливо улыбнулись незамысловатой шутке насчет верблюда, возможно предаваясь в этот момент размышлениям о том, как короток путь от вершин успеха до дна морского.

Три славных рыцаря, о которых шла речь чуть выше, сидели в этот час в харчевне "Белая куропатка" и держали совет. Вид у них был мрачный. Можно было понять, что им не нравится задание, которое навязал им монах с заячьей губой, госпитальер де Сантор.

Их раздражало то, что они не имели ни малейшей возможности уклониться от его выполнения. Они стали должниками ордена иоаннитов давно и могли бы служить живыми иллюстрациями к поговорке "коготок увяз, всей птице пропасть". Имели они раньше и поместья, и деньги, и слуг. Теперь остались только слуги. Странный закон жизни, если имеется какой-нибудь господин, пусть самый нищий и пропащий, всегда найдется желающий ему прислуживать.

Итак, у господ, попивавших темное хиосское вино за столом в углу "Белой куропатки", не было ничего своего, даже мечи их, латы и кольчуги принадлежали ордену св. Иоанна, да, что там говорить, сама их честь являлась собственностью этого ордена. Впрочем, к этому обстоятельству они привыкли и не оно являлось причиною их пьянства. Они пили и ждали, когда в харчевню явится Рено Шатильонский. Еще вчера они навели справки и выяснили доподлинно, что он после пресных придворных обедов частенько заходит сюда, чтобы как следует завершить вечер.

Рено Шатильонского велено убить. Убить под видом благородной драки. Хитрый монах с заячьей губой уверял рыцарственных должников ордена, что убивать можно без всякой опаски, ибо король вынес смертный приговор этому негодяю.

Отставив опорожненную чашу, де Созе взял с широкого блюда большую устрицу и с шумом высосал ее.

- Но вот, что я должен заметить вам, господа.

- Замечайте, барон, замечайте, - икнул де Бурви.

- Я об этом королевском приговоре.

- О каком королевском приговоре? - опять икнул маркиз.

- Которым, по словам монаха, приговорен к смертоубиению наш визави.

Де Кинью с легким хрустом разломил пополам тушку розовой куропатки.

- Приговорил, да.

- Но отчего этот самый король, его, так сказать, величество, не казнил этого самого Рено путем обычным, топором или веревкою, а?

Де Бурви задумался, кустистые брови мощно сошлись на его переносице, и вдруг его осенило:

- А Рено уехал!

- Я и не подумал об этом, - де Созе потянулся за следующей устрицей.

Де Кинью отложил разломанную куропатку и, не став ее есть, потянулся за следующей.

- Меня волнует другое - мы слишком много пьем.

- Мы слишком много едим, - тяжко вздохнув, возразил маркиз де Бурви.

- Ни то, ни другое, - покачал головой де Созе. Он был старше своих спутников и попал в долговую яму к иоаннитам тогда, когда напарники еще и не начинали отращивать бороды. Потому, он признавался ими, в известной степени, предводителем.

- Получается, судари мои, что мы призваны нашими покровителями, сыграть роль палачей. Не больше, но и не меньше.

Де Кинью застыл с вонзенными в птицу зубами. Де Бурви с трудом разлепил свои брови.

- Это отвратительно! - сказал маркиз.

Де Кинью жестом подтвердил, что придерживается столь же благородной точки зрения.

- Может быть нам отказаться, пока не поздно, иначе мы навеки обесчестим наши имена? - задумчиво спросил предводитель.

Несколько тяжелых вздохов было ему ответом.

- Но тогда... - начал было де Бурви, но продолжать не стал, слишком хорошо всем было известно, что их ждет "тогда". Положение всем представилось настолько безвыходным, что у них пропал аппетит.

Де Созе, как и положено предводителю, начал придумывать выход из безвыходного положения.

- Но, судари мои, если вдуматься, приравнивать нас к палачам все же не слишком обоснованно. Палач расправляется с беззащитным, а иногда и со связанным противником. Что же наш Рено? А он будет не только освобожден от всяческих пут, но в руках у него будет к тому же меч. И меч весьма и весьма длинный.

- Разумеется! - вскричали в один голос де Бурви и де Кинью.

- Как, я спрашиваю, в таком случае будет называться все то, что меж нами произойдет?

- Поединок! - убежденно заявил де Кинью.

- Правильно! - восхитился столь верным взглядом на вещи своего молодого друга предводитель и велел харчевнику принести еще один кувшин хиосского.

Все с удовольствием выпили. Осушив свою чашу, де Созе вдруг нахмурился.

- А кто тогда, - начал он мрачно оглядывая своих соратников, - кто тогда назвал нас, благородных рыцарей палачами? Кто, я спрашиваю?!

Маркиз и шевалье задумались. Де Кинью даже обернулся, словно рассчитывая найти злопыхателя где-то поблизости.

- Кто?! - продолжал грозно, разгораясь справедливым гневом, вопрошать де Созе. - Ах да, - вдруг осекся он, вспомнив, что это именно он вспомнил сегодня за столом слово "палач".

Соратники конечно вспомнили об этом тоже и смущенно потупились.

- Неважно, - нашелся барон, - неважно, как называется человек в начале дела, важно, как сможет назвать себя в конце его.

Де Кинью и де Бурви облегченно рассмеялись.

- Серебро в волосах, золото в устах, - припомнил шевалье провансальскую поговорку.

В этот раз Рено Шатильонский явился в "Белую куропатку" несколько раньше, чем обычно. Посланники иоаннитов многозначительно переглянулись. Во-первых, они были довольны тем, что их расчет оправдался, добыча не пренебрегла ловушкой, во-вторых, в их глазах отразилось уважение к размерам добычи. Все же граф Рено был весьма крупен. Но без доспехов. Этот факт дополнительно обнадежил трех друзей.

Шатильон заказал себе кувшин пальмового набатейского вина и велел зажарить полдюжины птиц, указанных в названии харчевни. Сел в отдаленном углу, явно не желая привлекать к себе особого внимания. И присутствующая публика, и сам харчевник, и прислуга оказывали ему внимания больше, чем троим рыцарям-палачам вместе взятым. Де Бурви, де Кинью ревностно отметили это. Де Созе этому не удивился.

Чем старательнее Рено не привлекал к себе интереса окружающих, тем заметнее становилось, что интересен он всем. Сидя в углу, он стал безусловным центром харчевни. Очень скоро ему принесли все заказанное и хозяин долго плясал перед ним, расставляя соусы и подобострастно улыбаясь.

- Ну, ладно, - сказал де Созе, - пусть начнет есть, пусть. Нам велено его убить, но не велено портить ему предсмертный ужин.