Елена Чудинова - Мечеть Парижской Богоматери

«Ты же знаешь, что Леон отпустил к нам ребенка с оговорками, мы не имеем права вмешиваться, дорогая. Надо быть внимательнее».

«Послушай, неужели все в самом деле так серьезно?» – тетя Одиль косится на детей, вроде бы увлеченных едой. Кузен в самом деле слишком проголодался, чтобы ближайшие десять минут обращать внимание на разговоры взрослых, а он… Готовая котлета из картонной коробки, какие хранятся про запас в морозильной камере, наспех разогретая в микроволновке, ни капельки не возбуждает аппетита. К тому же он смутно чувствует, что разговор дяди и тети в какой-то мере важен для него, если бы еще понять, о чем речь.

«Весьма серьезно, увы, – вполголоса отвечает дядя. – Он ведь всегда был талантливым карьеристом, наш Леон. Не могу и сейчас не отдать должного его прозорливости».

«Но это нелепость какая-то, комедийная коллизия. Я не могу принять этого всерьез, право, не могу».

«Напрасно. Это очень серьезно, Одиль, это столь же серьезно, как и то, что мы последнее лето проводим в этом доме. Что тут можно сказать, в отличие от меня Леон не хочет расплачиваться за закон 1976 года[70]. Обидно, конечно, платить по счетам собственных дедов, я понимаю…»

«По мне лучше лишиться загородного дома, чем принимать участие в таком диком фарсе…»

«Боюсь, наши потери не ограничатся этим домом, Одиль. Но на сей раз я тем не менее дальновиднее Леона. Видишь ли, уступая, нельзя остановиться».

Касим резко затормозил, едва успев отреагировать на сигнал светофора. Так вот откуда эта фраза, как же цепка детская память!

Ну и в чем твоя дальновидность, дядя Доминик? В том, что твои внуки живут в нищете, лишенные всего, что было в детстве у нас с Антуаном: без загородного дома, без интернетных игр, без поло, без крокета, без тенниса?

У моих детей, не то что внуков, тоже нету ни поло, ни тенниса, и ни за какие деньги я не могу дать им возможность играть в анимационные игры.

Уступая, нельзя остановиться.

Внуки моего отца, по крайней мере, не погибнут на этой неделе!

Не погибнут. Но правнуки моего отца все равно уже не будут его правнуками. И моими внуками. Они будут чужие.

Выигравших нет. Все бессмысленно. Никакой кокаин не поможет. Он военный, он должен выполнять приказ.

Касим обнаружил, что едет по Елисейским Полям. Как раз мимо места недавней гибели кади Малика. Пострадавший от взрыва пассаж, конечно, не работал. Тротуар под ним оцепили сеткой, рабочие-турки лениво сбивают остатки облицовки. А ведь всего-то дела перестеклить и заменить плитку, но они еще даже не начинали.

Надо позвонить Асет, он же обещал. У жены по-прежнему нервы никуда, вчера она словно почувствовала, что его вызывали ради какой-то дикой гадости. Ничего не спросила, но этот напряженный, странно виноватый взгляд…

Касим ругнулся сквозь зубы: мобильник, выключенный ради правдоподобия, не работает уже больше часа. Надо взять себя в руки, рассеянность – прегадкая черта.

Телефон, кажется, разразился трелью в ту самую секунду, как он нажал на кнопку. А ведь это со службы. Да что его задергали последнее время, можно подумать, не знают, что он сегодня в присутствие с обеда! Уже туда едет и без них.

– Приказано всем офицерам срочно занять свои рабочие места! Независимо от обычного расписания! Боевая готовность! Срочно выехать!

Ну ничего себе, звонок-то не к нему! Пустили через общую сеть один текст, да что же такого могло еще случиться?

Отсоединившись, Касим набрал номер своего коллеги по подразделению Али Хабиба.

– Какие-то поправки в связи с планом 11-22? У меня что-то с батареей было, только сейчас услышал, вот с Елисейских разворачиваюсь.

– Нет, похоже, что план 11-22 сейчас покуда идет по боку!

В груди ухнуло. Что бы там ни было, ликвидация гетто откладывается. Даже не верится, у-фф!

– А что тогда?

– Да бред какой-то. Военные действия в городе

В самом деле бред. Неужели русские напали прямо на Париж?

Касим гнал уже по Риволи. Сейчас лучше свернуть на Новый мост, подумал он, сбавляя скорость из-за слишком уж большого количества народа, выплеснувшегося с тротуаров на проезжую часть – словно кофе на блюдце из переполненной чашки.

– Подъезд закрыт! Подъезд закрыт! – Чернокожий полицейский бросился ему наперерез. – Поворачивай!

Касим молча высунул в окошко пластиковое удостоверение.

– Вы все равно не проедете через Новый мост, офицер! – Полицейский взял под козырек.

– Да обрушился он, что ли, в конце концов! – взбеленился Касим.

– Взгляните сами.

Такого ДТП Касиму еще ни разу, пожалуй, не доводилось видеть. Большой автобус, из тех, в каких развозят по пригородам после занятий учащихся медресе, лежал поперек моста даже не на боку, а кверху колесами. Слева от него кособочилась днищем вперед легковушка, справа громоздился, разинув пустой кузов грузовик. Как же они так сшиблись, полностью перегородив мост? Нет, невозможно, такое просто невозможно.

– Хитрые, сволочи, они ведь не там, не за автомобилями, – оскалился негр.

– Кто они?!

– Так Вы не знаете еще, офицер? Макисары.

– Эта штука называется перибол, – Ларошжаклен, привалившись к мешку с бетоном, вытащил неимоверно измятую пачку «Голуаз», и принялся исследовать ее в поисках хоть одной целой сигареты. – Поганое дело отсиживаться за всем, что имеет бензобак. А так мы как у Христа за пазухой. Полезут через автомобили – сама знаешь, что будет. Если сами ненароком бензобак пробьем – наплевать, получится стенка из огня. Превосходная вещь это пустое пространство между двумя баррикадами. Подгонят технику сдвинуть завал…

Жанна хихикнула. Честно говоря, ей было невтерпеж, когда сарацины, наконец, попробуют.

– Ларошжаклен, а не лучше ли было просто взорвать мосты? – У Эжена-Оливье этот вопрос вертелся на языке уже несколько часов, но, наконец, выдалась возможность его задать.

– А ты сам подумай, Левек, – Ларошжаклен с довольным видом вытащил из пачки сигарету – слегка покрошившуюся, но не сломанную. – Во-первых, оставляя мосты, мы сами канализируем, куда им переть. Покуда мосты целы, они, само собой, не станут атаковать по воде. Но уж коли их на то вынудить, то это уже они будут решать, какое место выбирать для удара. Но это было только во-первых. Есть и во-вторых. – На фига им знать раньше времени, сколько у нас всякой взрывчатки! – Чем менее серьезным им покажется дело, тем дольше мы продержимся.

Эжен-Оливье кивнул. Мешок цемента под боком казался удивительно мягким, глаза слипались. Затишье перед новым этапом боя играло с ним плохую шутку. Все же ночь, как ни крути, выдалась бессонной.

Штурм Ситэ начался перед рассветом. С шести вечера вооруженные отряды повстанцев понемногу скапливались в подземельях вокруг островной станции метро. Пассажиры-мусульмане, безмятежно спускаясь на платформу Ситэ и суетливо толкаясь в вагонах из-за сидячих мест, шелестели вечерними газетами и упаковками чипсов, не в силах даже вообразить, сколь близко к ним подступает безжалостная душа поруганного города.