Джеймс Кори - Пожар Сиболы

Алекс открыл глаза и подмигнул. Кажется, он ждал отклика, поэтому Бася спросил:

— И что тогда?

— И тогда я как-то раз привел транспортник на орбиту и, пока он разгружался, чуть не отправился заново вербоваться в МВФ[22].

— Они тебя взяли?..

— Нет, я все-таки не пошел, да и все равно был слишком стар. Но, когда я вернулся, мы страшно разругались из-за какой-то чепухи. Не помню даже, из-за чего. Черт, я уже тогда понял, из-за чего мы ссоримся, хотя вроде как и не понимал.

— Ты собрался уйти…

— Нет, я на самом деле никогда не собирался ее бросать. Я всегда хотел быть с ней. Но я не мог без полетов. Она ждала меня двадцать лет и привыкла думать, что после отставки мы станем целиком принадлежать друг другу. Она оттрубила свое так же, как я, и заслуживала того, на что рассчитывала.

Бася ждал продолжения, как удара в живот, — он невольно сравнивал эту историю с собственной.

— И все-таки ты ушел.

Алекс не отвечал и не шевелился, просто плавал в ремнях пилотского кресла, как труп в воде. А когда заговорил, голос прозвучал тихо и сдавленно, словно он признавался в чем-то постыдном. И надеялся, что его не услышат.

— Однажды я бросил работу в транзитной фирме и перешел через дорогу — к офису «Чисто-Прозрачно». Подписал пятигодичный контракт на перевозку льда от Сатурна. Вот кто я такой. Не садовод, и не пилот челноков, и — как выяснилось — не муж. Я — дальнобойщик. Я родился, чтобы гонять металлические пузырьки с воздухом через океан пустоты.

— Ты не виноват, — сказал Бася.

— Нет, — согласился Алекс. — Бывает, человек предает любимого только тем, что он такой, какой есть. Я такой, как есть, а не такой, как хотелось бы моей жене, и поэтому что-то сломалось. Ты решил заняться тем, чем занимался там, на планете, и потому ты здесь, со мной, а не там, с семьей.

Алекс подался вперед, взял руки Баси.

— Все равно оно на тебе. Я никогда не забуду, что оказался не тем, кого двадцать лет ждала моя жена. И никогда не смогу этого исправить. Не жалей себя. Черт с тобой. Ты подвел людей, которых любишь. Они расплачиваются за это уже сейчас, и ты предаешь их каждую секунду, когда не берешь все дерьмо на себя.

Для Баси это оказалось как пощечина. Он попытался вскочить, ремни отбросили его назад. Как муху в паутине. Первым движением было порвать ремни, высвободиться. Он сдержался и спросил:

— Так что же мне делать?

— Мне бы, — сказал Алекс, — свое разгрести. Куда мне думать еще и о твоем.

— Как ее звали? — спросил Бася.

— Талисса, — сказал Алекс. — Ее зовут Талисса. Каждый раз, когда я произношу это имя, я чувствую себя мешком дерьма, которое льет через край.

— Талисса, — повторил Бася.

— И вот что я тебе скажу: я больше не подведу людей, которые мне дороги. Никогда. Если это будет в моих силах. Да, кстати, мне надо сделать вызов, — закончил он с пугающе светлой улыбкой.

ГЛАВА 26

ХЭВЛОК

Трудно было сказать, что именно произошло на «Израэле» после захвата саботажницы, но Хэвлок чувствовал перемену в столовой и спортзале, за рабочим столом и в коридорах, где сталкивался с корабельной командой и сотрудниками РЧЭ. Отчасти тут присутствовал страх — ведь кто-то предпринял против них прямые действия, отчасти — возбуждение от того, что после месяцев бездействия в пустоте случилось хоть что-то — хоть что-то — не на планете, а на орбите. И еще заметнее ощущалось, что люди теперь точно представляют свое положение. Они — «Эдвард Израэль», легальная экспедиция на Новую Терру, и все остальные — против них. Даже посреднику от ООН нельзя доверять. И это, как ни странно, делало их свободнее.

Действия «Росинанта» только поддерживали такое настроение.

«Если попытаетесь изменить орбиту, — сказал человек с экрана, — ваш корабль будет обездвижен».

Его звали Алекс Камал, и он исполнял на «Росинанте» обязанности капитана. Если разведка РЧЭ не ошиблась, он же был и единственным членом команды, и при нем находился террорист из самозахватчиков, ожидавший доставки в земной суд.

Хэвлок скрестил руки и, покачивая головой, стал слушать дальнейшие угрозы.

«Если мы узнаем, что Наоми Нагате причинен вред, корабль будет обездвижен. Если ее подвергнут пыткам, корабль будет обездвижен. Если ее убьют, корабль будет уничтожен».

— Вот это номер, — заметил капитан Марвик. — Помнится, речь шла о том, чтобы обезопасить мой корабль?

— Это все слова, — сказал Хэвлок, заглушая речь Камала:

«Мы уже отправили петицию в ООН и РЧЭ с требованием немедленного освобождения Наоми Нагаты без всяких условий. Пока на петицию не получен ответ и Нагата не вернулась на „Росинант“, мы настоятельно советуем всем сотрудникам РЧЭ избегать эскалации напряженности. Это сообщение — последнее словесное предупреждение перед перечисленными мною действиями. Копия сообщения приложена к обращению к главам ООН и РЧЭ. Благодарю за внимание».

Круглолицый лысеющий мужчина еще секунду смотрел в камеру, затем отвернулся, и запись кончилась. Марвик вздохнул.

— Не слишком профессиональное выступление, — заметил он, — но вполне, я бы сказал, доходчиво.

— Чихнешь — пристрелю, — поморщился Хэвлок. — И если покажется, что ты собрался чихнуть, — пристрелю. Смотрите, чтобы старпом не подхватила простуду, не то пристрелю. Давайте ей на ночь одеяльце и чашку теплого молока, не то пристрелю.

— Однообразно мыслит, да? — сказал Марвик.

Хэвлок осмотрел каюту. Капитан занимал помещение теснее поста безопасности, но он развесил по стенам стальные зеркала, которые создавали ощущение простора. Это была иллюзия, конечно, но когда пять лет проводишь в замкнутом пространстве, иллюзия становится стеной между здравым рассудком и безумием. Экран на стене кашлянул и переключился на звездную панораму. Не на реальный вид за бортом, а на небо Солнечной системы. Старые созвездия сбивали с толку.

— Кто это видел? — спросил Хэвлок.

— Он прислал мне и Мартри, — ответил Марвик. — Не знаю, кому показывал Мартри, а я передал только вам.

— Хорошо, — кивнул Хэвлок, — и чего вы от меня хотите?

— Я хочу? Я хочу, чтобы вы освободили леди и отправили ее домой с суровым выговором в качестве напутствия, — ответил Марвик. — А потом я хочу включить тягу и увести корабль к черту домой, как сказано в моем контракте. А ожидаю я от вас, чтобы вы выяснили, действительно ли это только слова, или мой корабль под прицелом.

— Оружие у них есть.

— Это я помню как нельзя лучше. Но есть ли у них воля и умение им воспользоваться? Я интересуюсь только потому, что под угрозой жизни команды, и я несколько волнуюсь.