Юрий Иванович - Призрачная погоня

– Зачем здесь? Тут темно. Идём на проспект перед пейчерами, на той стороне, там как раз художники-портретисты собираются, ждут желающих заказать свой портрет.

Да нам-то какая разница, где посыльного дожидаться? Лишь бы вместе. Так что дождались нашего художника со всем необходимым да и вышли на прогулку. Хозяина пейчеры, знамо дело, предупредили, где нас искать в случае доставки сообщений. Он нам по такому случаю ещё и стулья удобные из лозы выделил.

А идти надо было всего пару шагов. Место напоминало собой этакий низенький лабиринт из камня. Заборчики, тумбы, лавки, некие валуны и десяток деревьев между ними напоминали сквер с зоной отдыха. Всадникам и каретам приходилось объезжать этот островок нерушимости и покоя, спешащим пешеходам там тоже проскакивать было неудобно. Так что это место, как и ему подобные по всему периметру вокруг Сияющего Кургана, во все времена занимали художники, скульпторы, гончары и подельщики игрушек. Из последовавшего объяснения стало понятно, что только для портретистов имелось целых три таких островка, хотя совсем чёткого разделения на кланы не существовало. Сюда, к примеру, мог и пейзажист усесться, только вряд ли ему кто-то заказ даст на картину. Потому что горожане и гости прекрасно знали, где и что им надо заказывать, и сразу шли к выбранным заранее художникам.

Мы пришли раньше основного контингента местных живописцев. Только несколько самых ранних пташек уже занимали лучшие места и расставляли мольберты. Ну и нам повезло выбрать один из самых оптимальных ракурсов, где за спиной позирующего человека возвышался массивный купол Кургана.

Феофан, как только оказался в знакомой ему стихии, моментально обустроил рабочее место, усадил куда надо Наталью Ивановну, ну а мы уже расселись сообразно собственным пожеланиям. Главное, чтобы в пределах обозначенной зоны вокруг меня, за которой я строго обязал следить Ивана и Фёдора. Ну а сам приготовился любоваться тем, как творят и работают другие. Уж очень интересно, как мой приятель научился рисовать и насколько его умения изменились после прохода обряда гипны.

Честно говоря, уже на пятой минуте наблюдения за его творчеством я несколько разочаровался. Нельзя сказать, что акварель – такой простой и непритязательный стиль рисования. Сложностей и тонкостей там хватает. Но в любом случае парень действовал скованно, с сомнениями, терял скорость прохода и слишком долго размышлял над выбором цветовой гаммы. Всё это в сумме лишало акварель лёгкости, изящности, необходимой таинственности. Хотя и нельзя было сказать, что художник напортачил. Скорее он даже выделялся среди ему подобных в лучшую сторону. Потому что постепенно за его спиной столпились около пятнадцати зевак, а двое из них даже заняли очередь, чтобы позировать для собственных портретов.

Но всё равно, глядя на его работу, внутреннее недовольство у меня нарастало и нарастало. Подспудно я осознавал, что мне тоже хочется попробовать, но дальше этого осознания не шло. Пока я не увидел, точнее говоря, не присмотрелся, к самому Феофану. Какой восторг лучился в его глазах! Какая отрешённость от всего мира! Какое истовое увлечение процессом творчества просматривалось во всех его скупых движениях и во всей фигуре! Меня словно током ударило, а по спине побежали мурашки. Вот оно! Вот оно вдохновение, которое просто необходимо зафиксировать! Причём зафиксировать немедленно, прямо сейчас!

Так что я стал действовать скорее на автопилоте, чем осознанно. Потому что сознание всё ещё продолжало фиксировать и запоминать увиденное. Отобрал второй ящик, чего Феофан и не заметил. Потом выбрал подходящий лист бумаги. Особая рамка-стиратор тоже отыскалась. Так что вскоре лист был натянут, закреплён в стиратор и установлен на реквизированный у Фёдора стул. Неудобно, конечно, но мне это показалось несущественным. Затем обильно смочил бумагу водой и приступил к работе.

Похоже, тут техника «акварель по-сырому» не была известна или вообще не употреблялась. Потому что ко мне сразу потянулись заинтересованные лица. В первую очередь – коллеги по живописи. Именно от них послышались первые смешки, нелицеприятные комментарии о моих действиях. Кто-то даже пошутил:

– Вот это намочил! Можно было сразу в лужу окунуть и там рисовать!..

– Или дождя дождаться и под ним рисовать! – в тон ему добавил ещё кто-то.

Но это мне нисколько не мешало работать. Действуя губкой, разными кистями и чуть ли не всей палитрой, я пытался перенести на бумагу вдохновенно работающего Феофана. Причем не точно скопировать, что при подобной технике абсурдно изначально, а именно полёт тела, уловить движение рук, показать глубину отрешённости и одержимости художника, а под размытыми полутонами скрыть несколько тайн, недосказанностей и намёков. А так как я творил вдвое быстрее, да и техника иначе не позволяла, то работы мы закончили одновременно.

Только тогда я позволил себе откинуться с усталостью на спинку стула и несколько осмотреться по сторонам. Что меня сразу напрягло и даже испугало, так это огромная толпа у меня за спиной. Что хуже всего – толпа молчащая, застывшая, как наклонившаяся в опасном равновесии плотина, готовая вот-вот рухнуть.

«Неужели им не понравилось?! И меня сейчас затопчут?! – мелькнули панические мысли. Ведь до сих пор толком не знаю ни местных традиций, ни местных порядков, хотя сам вроде считаюсь формальным поклонником бога-кентавра Китовраса, покровителя живописцев. – Но вдруг здесь подобное творение считается святотатством? Хм! Чего я сразу не спросил-то?.. Вечно я куда-то влипну, и всегда как-то неправильно привлекаю к себе внимание!..»

В том же молчании прошло пару минут, во время которых довольный собой Феофан показывал моей матери созданный с её подобия портрет. Она постояла, полюбовалась, искренне поблагодарила, но всё время продолжала коситься в мою сторону и в толпу за моей спиной. И когда бывший юнга немного успокоился, указала ему ладошкой на меня:

– Наш… э-э… Чингачгук, – при этом еле сдержала неуместный смешок. – Тоже что-то нарисовал. Давай посмотрим?

По волнению народа и гулу у себя за спиной я понял, что все ждут именно этого момента: как сам запечатлённый в акварели художник оценит получившееся произведение. Это им было интересно, а на меня вдруг накатила полная апатия к происходящему. Так что начавшиеся восторги со стороны Феофана, а потом и его искренние объятия, поздравления за создание шедевра меня почти не тронули. Видимо, начался откат магического толка. Обряд гипны и прочие наложенные на меня силы позволили сотворить нечто эпохальное, но так как гениальность в живописи мне не была присуща от рождения, для творения использовались все ресурсы организма и перенапрягшегося мозга. Вот меня и отключило частично от действительности.