Владимир Покровский - Повести и Рассказы (сборник)

Ампер потрогал кадык. Тот совсем не держался, и чтобы он вовсе не потерялся, Ампер просто оторвал его с порядочным куском кожи, которая полосой потянулась за кадыком и еще неизвестно, сколько бы она так тянулась, если бы Ампер не придержал бы ее пальцем на груди и не дернул бы посильнее. Он намотал кожу на кадык и спрятал его в пустую пачку из-под сигарет.

— Я к тебе, Зена, — сказал просительно Ампер. — Все по тому же вопросу.

— Тогда пошли. — Зена взяла его за руку и потянула из кресла.

— Нет, Зена, ты меня не поняла. Я…

— Пошли, пошли…

— И ничего тут… — сказал голос из-за диванной подушки.

Они очутились на улице, которая теперь представляла собой спуск к морю. Вдоль берега по песчаному пляжу проходила телефонная линия. На проводах, сколько хватало глаз, сушилось белье — простыни, полотенца, ночные рубашки, комбинации. Ветер яростно их трепал, но это был какой-то чужой ветер, так как воздух был неподвижен. Огромный бюстгальтер, размером со штору, вдруг оторвался и быстро уменьшаясь, помчался к горизонту. Они подошли к самой воде и ступили на мост, очень похожий на Крымский, только несоизмеримо длиннее — Ампер знал, что он тянется почти до противоположного берега.

Они долго шли одни, не разговаривая и не глядя друг на друга, а потом их стали обгонять люди. Люди встревоженно переговаривались и вдруг Ампер услышал крик:

— Кто-то украл министерский бюстгальтер!

Люди стали переговариваться громче, но совершенно нечленораздельно, они жестикулировали отчаянно и страстно. Ампер подумал: «Как итальянцы» — и сразу понял, что да, это действительно итальянцы.

— Куэль джорно, — услышал он, — ла мья рагадза эс партитура! — подумал Ампер, как все остановились и посмотрели на него. Как всегда, когда он становился центром внимания, он вдруг почувствовал, что кроме пижамной куртки на нем ничего нет, и ощутил некоторую неловкость.

— Какая ерунда! — сказала вдруг Зена. — Пошли дальше. Он, видите ли, голый, вот чепуха какая!

— Но подумай, Зена! — сказал Ампер. — Это ведь неудобно. На меня все смотрят.

— Смотрят на него, — зло прошипела Зена. — тоже мне, цац!

— Смотрите, смотрите! — раздались крики. — Это он украл министерский бюстгальтер!

Ампер хотел сказать, что бюстгальтер унесло ветром, что он здесь не при чем, но не мог выговорить не слова. Он хотел бежать, но Зена крепко его держала и тащила за собой, хотя на самом деле они находились на одном месте.

— Он и голый к тому же. Какая наглость!

— Сейчас тебя убьют, — шепнул ему на ухо внезапно появившийся пес, — это я их привел.

Ампер потрогал карманы куртки и с ужасом понял, что кадыка нет.

— Зена! — крикнул он, но вместо Зены уже кто-то другой тащил его за руку, упрямо отворачивая лицо.

— Эй, — сказал Ампер, — что же ты? Меня же убьют сейчас!

— Угу-м, — сказал кто его держал голосом из-за диванной подушки.

— А где Зена?

— Нету Зены. Я же говорил — проснулась она.

Толпа надвигалась на Ампера, а он подумал: «как жаль, что Зена проснулась, каждый раз, когда она просыпается, у меня возникает чувство, будто я теряю ее навсегда, и мы никогда не сможем с ней сделать то, что давно уже решили сделать. Но каждый раз она, как чудо, появляется снова, и вместе с ней появляется надежда.»

Николай Сергеич вышел из толпы, подошел к Амперу и постучал его согнутым пальцем по груди.

— Ампер, так значит это вы украли министерский бюстгальтер? — спросил он на чистом итальянском языке, но Ампер его прекрасно понял.

— Нет, Николай Сергеич, — сказал Ампер, удивляясь про себя, что он делает (хорошо хоть Зена проснулась). — Представляете, ветер взял и унес.

— Шутки шутим? — спросил Николай Сергеич, и внезапно приблизил свое лицо к Амперу так, что оно заполнило все его поле зрения, хотя казалось, что оно далеко-далеко, что оно просто такое огромное.

— Пошли скорее, — потянул его кто-то с голосом из-за диванной подушки. — Опоздаем.

— Знаете, Ампер, что за такие штучки бывает, — дышал ему в лицо страшный Николай Сергеич. — Лучше сразу отдайте.

Мост качался, как веревочный, итальянцы кричали и требовали министерский бюстгальтер. У Ампера отнялись от страха ноги, потом он вдруг понял, что никакой это не Николай Сергеич, откуда ему здесь взяться, что это просто пес, которого он убил.

Ампер схватил пса за лацканы и зарычал, пытаясь перекричать шум толпы:

— Отдай кадык, сволочь!

— Но-но! — сказал пес. — Только без рук! Ишь ты, кадык ему подавай. Верни бюстгальтер, убийца!

При этом слове толпа замолчала и подалась назад.

— Люди добрые! — надсадно заорал пес. — Что это делается? Убийца, политический преступник, секс-маньяк, можно сказать, ходит тут, понимаете, среди нас и хоть бы хны! Судить его!

— Судить! Судить его! — заворочалось в толпе. Ампера схватили и понесли. Он еще хотел что-то объяснить, оправдаться, но его не слушали и скоро он замолчал. Небо было синим до боли, до восторга, а посредине медленно плыла маленькая черная точка.

Наконец, толпа остановилась, Ампера грубо бросили на землю и едва он успел взглянуть на окружающее его нескончаемое поле, как его втащили в маленький сарай.

Ампер сидел в сарае и ждал смерти. Кроме того, в сарае находилось еще человек десять и их тоже должны были сейчас расстрелять.

— Кто последний? — спросил Ампер.

— Я, — ответил высокий человек с конической лысиной и пушистой эспаньолкой.

— Я за вами.

Минут пять все молчали. Одни нервно прохаживались, другие сидели на полу, покрытым соломой из-за которой проглядывал паркет, а один человек стоял, согнувшись у двери и покачивался, закрывая лицо острыми локтями.

Потом дверь открылась и в сарай заглянул человек в эсэсовской форме.

— Следующий! — резко сказал он.

Человек, стоявший у двери, вздрогнул и быстро вышел. Эсэсовец просунул голову в сарай, внимательно оглядел всех и, увидев Ампера, понимающе улыбнулся. Дверь захлопнулась с земляным стуком. Через минуту до них донеслась отрывистая немецкая речь, а потом голос из-за диванной подушки крикнул:

— Именем короля! Пли!

Раздался винтовочный залп.

— Почему «короля»? Почему «короля»? — засуетился Ампер.

— Ах, да не все ли теперь равно? — поморщился человек с эспаньолкой.

— Э, нет, позвольте, — прицепился к нему маленький толстячок с испуганными глазами. — Как это все равно? Нет, отнюдь не все равно. Здесь заключается такая, я бы сказал, методологическая оплошность, здесь попахивает экзистенциалистической пропагандой, а это уже подсудно. Я сам бывший адвокат, я этого так не оставлю. Они у меня попляшут.