Ариадна Громова - В Институте Времени идет расследование (С иллюстрациями)

Линьков почувствовал себя совсем уж неловко. Стружков — герой, а он про него дикие гангстерские истории сочиняет. Он начал яростно протирать очки и спросил, не глядя на Шелеста:

— Да, но, значит, мы окончательно постулируем, что Стружков вернулся и, стало быть, не мог воздействовать на прошлое?

— Конечно. Раз он вернулся, значит, никаких воздействий не совершал. Иначе создалась бы новая мировая линия.

— И он оказался бы на этой линии и вернулся бы в тамошнее будущее, а не в наше? — продолжал Линьков.

— Совершенно верно, совершенно верно, — подтвердил Шелест, глядя на часы. — Вы, Александр Григорьевич, у нас заправским хронофизиком становитесь, все с ходу схватываете. Но мы с вами заговорились, а мне хоть к концу заседания надо попасть на ученый совет. Значит, заходите ко мне. Через полчасика примерно я освобожусь.

Оставшись один, Линьков попытался мысленно представить себе, как это может монета падать одновременно и орлом и решкой вверх, но не сумел и огорченно покачал головой.

«Нет, хронофизиком тебе не быть, — сказал он себе. — А вот от своих прямых обязанностей ты что-то стал интенсивно отлынивать. Тебе бы сейчас не умствовать бесплодно и не лезть в первопроходцы от хронофизики, а подумать бы серьезно над новой версией. Ведь есть же она, новая-то версия, подсказал ее тебе Шелест, сам того не зная…»

А пока Линьков отчитывал себя за легкомыслие, новая, внезапно возникшая версия вползала все глубже в его мозг и устраивалась там поудобнее, чтобы уж никакими силами ее нельзя было оттуда вытурить.

«Собственно, почему я считаю, что она внезапно возникла? — подумал Линьков. — Как раз вполне закономерно! Конечно, если б я не узнал об открытии Стружкова и о его переходе, мне бы такое решение никогда и в голову не пришло. Но уж в этой плотной хронофизической атмосфере домыслиться было легко. Даже тот бред, который я на ходу сконструировал и беззастенчиво изложил Шелесту, и он сыграл свою роль, и он приблизил меня к истине. Ведь в университете такими понятиями оперировать не учат, так что это у меня вроде подготовительного занятия было — на применение хронофизики в следственной практике. Даже если б Шелест не подсунул мне свой заковыристый пример, я бы все равно, рано или поздно, добрался бы до такого варианта, раз уж начал оперировать хронофизическими понятиями. Тут главное — вообще принять в расчет, что возможно без всякой мистики встретиться с самим собой. Остальное уже элементарно».

Он мысленно объявил себе благодарность за успехи на поприще уголовной хронофизики и глянул на часы. Шелест через полчаса его ждет, а он тут стоит и вхолостую мыслит, не достигая никаких ощутимых результатов. Не лезть же к Шелесту опять с одними догадками! Факты нужны, доказательства.

«А где их взять? — с грустью думал Линьков, оглядывая лабораторию. — Хронокамера никаких показаний по делу тебе не даст, пульт — тоже. Хронофизику они, может, что-нибудь и сообщили бы по дружбе, а тебе — дудки! Нет, что уж тут, только на самого себя и приходится рассчитывать, на свои персональные мозговые извилины… Правда, кое-какие фактики уже имеются, нечего нам прибедняться. Раньше я этим фактам особого значения не придавал, а теперь они как раз к месту приходятся. Беда только, что фактов этих кот наплакал. Некоторые детали из показаний Берестовой. И еще слова Аркадия, которые этот стервец Марчелло запомнил и передал… насчет его конфликта с самым близким другом. Действительно, куда уж ближе! Да, маловато фактов… Но для начала попробуем на этом материале, хоть с пробелами, реконструировать события.

Значит, видели-то его, а принимали за другого — это понятно… Откуда же он мог появиться? Если б он в лаборатории сидел, то легко было бы понять, как он туда попал. Но в лаборатории он не мог сидеть, это не согласуется с показаниями Берестовой. Значит, надо искать другие пути. Что ж, поищем… А может, Стружковым сначала заняться? Да нет, Стружков никуда не денется… если это и вправду Стружков вернулся. А вообще-то говоря, именно в этом пункте Шелест рассуждал не очень убедительно с точки зрения психологической. Если уж Стружков захотел и сумел перейти в прошлое, так почему же он немедленно вернулся, ничего не сделав? Не туда попал, что ли? Но он ведь мог повторить попытку… должен был повторить, если так уж хотел спасти Левицкого! Испугался, что попадет в другой мир, на другую линию? Ну, об этом он наверняка подумал раньше, до перехода. И если б он так боялся этого, то вообще не решился бы отправиться. Да нет, это на него непохоже, совсем непохоже! Если к Стружкова правильно понимаю, то ничего он не боялся, а напротив — только и думал, как бы поскорее добраться до двадцатого мая и начать действовать… Постой, постой! Подумаем над этим дальше. Стружков вряд ли стал бы проделывать за один вечер такую сумасшедшую работу и рисковать жизнью только для того, чтобы тихонько посидеть в хронокамере и вернуться обратно, ничего не сделав. Однако же камера вернулась не пустая. В ней кто-то был. И этот кто-то ушел из лаборатории, а дальше как сквозь землю провалился. Шелест, вполне понятно, решил, что это был именно Борис. И я тоже. Просто в голову не приходило, что в камере может оказаться кто-то другой! А ведь выходит, что поторопились мы. И нечего удивляться странному поведению Стружкова: просто это не он, а совсем другой человек… А с этим новым героем все выглядит совсем иначе и вполне естественно. Вы поймите, Игорь Владимирович, — мысленно обратился Линьков к Шелесту, — ведь Стружков никак не может вернуться в наш мир! Он отправился в прошлое, чтобы активно действовать, и, если не погиб при переходе, то, выйдя там из камеры, немедленно начал действовать. И значит, создал иную систему событий, новую историю, новую мировую линию. Он уже не мог вернуться в наш мир. А вот камера его была, по-видимому, включена на возвращение — включена автоматически отсюда. Так что она осталась на нашей мировой линии. А здорово я все же наловчился рассуждать о хронофизике! — с мальчишеской гордостью подумал Линьков. — Вот ведь какую нетривиальную хронофизическую тонкость сообразил! Это, наверное. Шелест оценит. Ну конечно, и Стружков бы оценил, и вообще толковые хронофизики. А так попробуй кому объясни! Не поймут».

«Ну что ж! Начинаем искать! — с преувеличенной бодростью сказал себе Линьков, выходя из лаборатории. — Искать, конечно, не Стружкова, а того, кто в его камере сбежал из прошлого. И повезло же человеку! Впрочем, почему повезло? Он, надо полагать, и сам мог уйти… Наверняка мог! А вот взял и перешел к нам. Зачем? Эх, найти бы его, поговорить… Только он-то не стремится ни с кем разговаривать. Запрятался, наверное, постарался изолироваться от института…