Пал Молнар - Последний долгожитель (Сборник)

— Господин профессор, вы величайший человек! — с пафосом воскликнул президент. У меня вертелась на языке благодарность за столь высокую оценку, но я вовремя удержался. Во-первых, потому, что его восторг был искренним, во-вторых, потому, что я и сам был донельзя доволен успехом.

Из записей президента нам действительно удалось немало узнать о вещах, до сих пор скрытых от остального мира. Это оказалось весьма полезным. В числе прочего выяснилось и подлинное имя президента, его происхождение и то обстоятельство, что домоправительница и в самом деле была родственницей и возлюбленной Кабана.

10 декабря

В последние дни события приняли такой оборот, что у меня голова идет кругом. Я восхищен восприимчивостью президента и его способностью приспосабливаться к обстоятельствам.

Первые два дня я по необходимости присутствовал на всех государственных переговорах, чтобы сглаживать некоторые промахи, якобы вызванные пресловутым "выпадением памяти". Только теперь можно связать в логическую цепочку все происшедшее. В первый день обсуждался доклад о подавлении восстания. Из него выяснилось, что восставшим удалось вывести из-под удара главные силы. Штаб восстания не был захвачен. В этом факте члены совета усматривали измену. Во время совещания президент преимущественно молчал. К вечеру следующего дня он снова созвал всех, за исключением министра пропаганды, которому поручил переговоры с послом Блуфонии. Тогда я не обратил на это внимания, но сегодня все выяснилось.

Я ночевал в спальне президента. Вечером у нас состоялся примечательный разговор. Президент долго расхаживал по комнате, потом остановился возле меня.

— Док, — впервые за долгое время он обратился ко мне, как прежде, — завтра я велю произвести облаву и обыски на улице Ньютона. Все, кого там найдут, будут задержаны.

Я оторопел: на улице Ньютона помещается штаб повстанцев, до сих пор его не удавалось обнаружить никаким ищейкам диктатора. Фельсен, как и я, был членом штаба! Я с трудом нашел в себе силы спросить:

— Но, бога ради, зачем?

Президент спокойно объяснил:

— Ведь это ваша мысль, док. Если сегодня мой режим падет, это окажется роковым как для находящихся у власти правых, так и для готовых к революционному перевороту левых. Не правда?

— Правда.

— Вот видите, а ваши сподвижники и руководители придерживаются иного мнения! Каждую минуту можно ожидать новой атаки, и, должен признаться, ваше имя тоже занесено в черный список.

— Мое имя? — несказанно удивился я.

— Да, да! Ваше. Из-за меня. Вы не только спасли мне жизнь, которая, кстати говоря, полностью находилась в ваших руках — все знали, что мое состояние безнадежно и жизнь моя гроша медного не стоит.

Все эти «мне», «меня», «мое» он произносил с такой уверенностью, что я содрогнулся и с ужасом смотрел на это чудовищное порождение собственных рук.

— Мало того, — продолжал он, — вам еще вменяют в вину, что вы последовали за мной сюда во дворец, чтобы выхаживать меня. Вот почему ваш институт я вынужден буду охранять так же, как свою резиденцию, ибо рано пли поздно вам придется туда вернуться.

У меня голова шла кругом, и лицо выражало такой же ужас, как лицо президента, когда он впервые после операции увидел себя в зеркале. Значит, я, один из руководителей движения, человек, придерживающийся левых взглядов, враг?! Есть от чего прийти в ужас!

— О себе я не забочусь, но штаб движения, лучшие люди страны, образец незапятнанной честности и чистой совести!.. Как вы могли такой придумать?

Президент перебил меня:

— За них беспокоиться нечего! Я не стану их расстреливать. Несколько лет пребывания в лагере и на принудительных работах, пока положение в стране не изменится, и их можно будет освободить. Разумеется, это не рай, но не обязательно все погибнут… Кое-кто уцелеет… Вы же знаете, пока эти люди на свободе, на наши головы в любой момент может обрушиться удар, а этого и вы страшитесь, так как он означал бы гибель государства. Правительство Блуфонии не станет деликатничать, как я… Вы поняли меня, док?

От неожиданности я не только отвечать, думать был не в состоянии. Вдруг я вскочил:

— Мне необходимо с ними увидеться! Я должен им рассказать…

Президент взглянул на меня так, что слова застряли у меня в горле. Когда он заговорил, голос его резал как бритва.

— Вы с ума сошли!.. Кто вам поверит? Да и что вы можете сказать? Скорее всего, вас объявят ненормальным, запрут в сумасшедший дом!

Что можно было возразить?

— Док! — продолжал президент так же решительно. — Вы отправитесь в институт и будете находиться там под домашним арестом. Вас необходимо защитить от ваших друзей и от ваших собственных необдуманных поступков. А кроме того, это снимет с вас подозрение, будто вы поехали со мной добровольно. Люди поймут, что я вынудил вас находиться при себе, — пленник не предатель, а мученик! Вам понятна моя мысль? Однако несколько дней вы еще пробудете здесь.

— Но мои друзья…

Он с жаром перебил меня:

— Профессор! Вы же культурный человек с ясной головой! Вам ли говорить о таких абсурдных вещах? Помните, что писал Маккиавели? "Главных врагов убей в первые минуты своего прихода к власти, и чем больше, тем лучше, это устрашит прочих, и власти твоей будет обеспечена безопасность. Если же ты не сделаешь этого, если из жалости или по другим причинам не убьешь достаточного количества людей, оставшиеся организуются против тебя, и позднее ты сможешь навести п. орядок уже с большими жертвами и тогда будешь действительно жесток…" Мне удастся обойтись малой кровью, потому что мой предшественник сделал всю грязную работу… мой пред… Черт бы вас побрал, господин профессор! Как мне теперь говорить по вашей милости?.. — В явном замешательстве он подошел ко мне и обнял меня, потер лоб. — Что со мной будет? — спросил он изменившимся тоном.

— Ты сам этого хотел, Жорж Данден…

Он выпрямился, покосился на меня, а когда заговорил, в голосе его снова зазвучал металл:

— Сентиментальность всегда опасна, сейчас же она может оказаться гибельной.

Я долго не мог заснуть.

На следущий день я не виделся с президентом: когда я проснулся, его уже не было. Из покоев выйти мне не удалось — у дверей стоял часовой. Издалека доносился орудийный гул. В сейф — я заметил это только сегодня — был вставлен новый замокПрезидент явился к вечеру и заявил, что теперь я буду спать в другой комнате. Он объяснил свое решение тем, что не хочет по утрам будить меня. Затем без всякого перехода сообщил, что велел казнить министра пропаганды. Я был настолько ошеломлен, что не задал ни одного вопроса. Но он заговорил сам: